Сергей Попов - Небо цвета крови

— Конечно, принесу! — пообещала Джин, провела тылом ладони по дочкиной правой щечке. В ответ она заалела, наполнилась краснотой. — А покушать сделаю тогда попозже, хорошо?

Клер заерзала на кроватке, сказала:

— Мам… у меня аппетита нет совсем… — и здесь же: — Я если захочу — сама скажу, ладно?.. Только не обижайся…

— Ну что ты?.. На что же мне обижаться? — Джин раскидала дочурке волосики, улыбнулась: — Не насильно же кормить, в самом деле.

Положив градусник рядом с Клер — убрала вторую дольку обратно в пачку, отнесла все на кухню. К тому времени чайник уже вскипел, курился седым, безвкусным дымом. Погасив плиту, она навела чай, высыпала на блюдце разных конфет и вместе с табуреткой отнесла в комнату дочери, где расставила принесенное перед ней. Далее вернулась обратно, наполнила водой другую кружку, намочила и отжала тряпку. Ей Джин протерла вспотевший лоб ребенка, шею, сделала холодный компресс.

— Пока подержи на голове — пусть жар немножко снимет, заодно и чаек как раз остынет, а то горячий получился слишком. Потом с конфетками попьешь. Водичку тебе вот принесла, как ты и просила — пей на здоровье. Выпьешь — еще принесу, — на одном дыхании отчиталась она, помешала ложкой необычайно экзотический для нынешних времен вишнево-мятный чай, подула, направляя на дочку облачко вкуснейшего, непередаваемого аромата, подвинула ближе. С родительским немым удовольствием любуясь тем, как Клер, нащупав конфетку, нетерпеливо развертывает и кидает в рот, — пожелала: — Выздоравливай скорее, девочка моя, не надо болеть…

— Я постараюсь, мамуль!.. — дала Клер наивное обещание, обсасывая затвердевшую сладость. А когда расправилась, раскусила-таки начинку своими молодыми крепкими зубками — легла на другой бочок и, покашляв каким-то нездешним, далеким голоском, почти неразличимо произнесла: — Мам, я, наверно, посплю немножко… Так хочется просто…

«Спадает температура, значит, — обрадовалась Джин, — помогает все же…»

И сразу:

— Поспи-поспи, милая, поспи, конечно, поспи! — бережно сокрыла Клер одеялом, поцеловала ручку, височек со вспухшими распутьями вен. — Набирайся сил!

С этой минуты не отходила от дочки ни на шаг, берегла сон, молилась. На кухню выходила, только чтобы приготовить новый чай, взамен остывшему напитку, из дома — ради ведра чистой воды. В спальню наведывалась реже, и то исключительно по делу: посмотреть, какие еще остались лекарства, способные противостоять вспыхнувшей, словно стог сена, болезни. Из всего имеющегося нашлась маленькая коробочка сильных антибиотиков в ампулах, вводящихся внутримышечно. Однако к такому методу лечения Джин собиралась прибегнуть лишь в случае крайней необходимости и полной безвыходности — слабый, не до конца отошедший от голода организм Клер мог просто-напросто не пережить такой экстремальной нагрузки, а сердечко — не выдержать и остановиться.

«Дай бог, до этого не дойдет… — вспыхивало в мыслях, — уже ведь боролись с таким, переживали… и сейчас справимся! Минует нас беда и в этот раз!»

А когда Клер проснулась с криками «мамочка, я задыхаюсь! Мне жарко!» — поняла: недуг легко сдаваться не собирается и не уйдет, пока не заберет с собой безвинное дитя. Черный, смрадно-гибельный подол одеяния смерти раздувался над ребенком, пытал пеклом, тянул жизнь, точно пиявки, дорвавшиеся до чужой плоти. Таблетки жаропонижающих больше не оказывали никакого действия, не сбивали температуру, аспирин — не забирал головную боль, вода — не утоляла жажду: бесполезны были все потуги борьбы. Ртутный столбик, будто бы мрачное предзнаменование близящегося конца, победоносно и безоговорочно полз вверх, рисуя раз за разом страшные цифры: «39,4», «39,6», «39,7».

— Как же тебе помочь?.. Как?.. — перепуганная, надломленная горем голосила мать, вытаскивая огненный градусник. — Доченька, ты скажи мне: что у тебя сейчас сильнее всего болит? Голова? Давай я тебе еще водички принесу и компресс сделаю?..

Выпившая уже шестую кружку, дочь, облепленная каплями пота, выбивающимися из-под высохшей тряпки, в беспамятстве отзывалась страдальческим оханьем, вертела головой и говорила требовательно, почти крича, срываясь:

— Воды хочу! Воды… воды! Жарко, мама!.. Дай воды… еще… — и опять пропадала в обмороке на несколько минут, а очнувшись, то кашляя, то усердствуя сделать вздох, взирала на мать мертвецки белыми глазами, как одержимая, тянулась скрюченными неузнаваемыми пальцами, в гневе верещала: — Воды мне!.. Хочу пить! Пить!! Воды!! Воды-ы-ы…

Плача, Джин упоенно целовала их, опять шла наполнять новую кружку, делать очередной компресс. Приходя — укладывала на лоб, с ошалелостью и страхом следила за тем, как тот, словно на раскаленной сковородке, иссушается прямо на глазах и не приносит никакой пользы, отдавала воду. Клер, давясь, по-звериному опорожняла ее в два глотка, просила еще.

«Неужели укол придется делать?.. — возникала у Джин пугающая мысль. — Как же тогда сбить температуру?.. Ничего же не помогает! И генератор сломан — суп не приготовишь, ведро не погреешь, а то хоть пропарила бы ее. Курт еще ушел… как же без него нелегко…»

В панике, напуганная, ослепленная простым желанием помочь своему чаду, она всерьез начала допускать такой вариант, хотела идти за ампулами, однако неожиданный стук в дверь понудил остаться на месте, напрячься.

— Это… не папа и дядя Дин… — трудно протянула Клер, простонала, вновь истекая потом, обрастая мурашками, — …они по-другому стучат, когда вдвоем приходят… и «это мы!» говорят…

— Да и рано что-то слишком — к пятнице-субботе ждем… — поддержала Джин, — я посмотрю, может, путники какие, — и добавила: — Не бойся ничего!

Сполна испив чашу горького опыта — на одних мысках прошла к двери, не глядя, извлекла из-под кипы тряпок заранее заготовленный заряженный пистолет, поздно отозвалась на чей-то зов:

— Вам чего? Новости нам не нужны — нечем заплатить. Уходите… — Прислушалась: у самого порога рвался детский плач, непонятная, бегучая речь. Повторила: — Уходите, говорю…

Ответили быстро.

— Мир вашему дому! Мы — кочевники! Просим помощи у вас! — с ярко выраженным восточным произношением обратился мужской голос. На заднем фоне слышались и женские реплики, но адресовались заливающемуся истерикой ребенку — спокойные, ласковые, неторопливые. Затем проговорил далее: — Мы долго шли, дожди отняли у нас еду и часть вещей! Нам больше нечего есть! Моя жена и сын умирают от голода! Если у вас имеется что-нибудь лишнее — поделитесь, пожалуйста! Будем благодарны вам!..

Джин сначала собиралась прогнать их прочь, да слезы чужого ребеночка растопили сердце, восторжествовало материнское чувство. Не распознав никакой опасности от гостей, доверившись — убрала оружие, ответила: