Игорь Алмазов - Навстречу звездам

Гранд-Приор мрачно смотрел на Генерального секретаря.

— Знаешь… — сказал он. — Тебя всегда отличало одно чрезвычайно редкое качество. Ты обладаешь поистине невероятным бесстрашием. Меня оно просто завораживало. Честно признаюсь — я не думал, что такое вообще возможно. Еще неизвестно, кто проявил большее мужество — ты или Матросов с Космодемьянской. Все остальные боялись сделать даже одну сотую от того, что в свое время сделал ты.

— Настоящий коммунист смерти не боится, для него главное — успешно выполнить свой долг. Помимо любви к трудовому народу, настоящий коммунист должен обладать бесстрашием, твердостью сердца и умением принимать жесткие решения… Да, я боялся только одного — что после моей смерти от меня останется только «тире между двумя датами».

— После твоей смерти… Ты хоть представляешь, чем рисковал? Нам бы ничего не стоило такое с тобой сделать, что ты тысячу раз пожалел бы о содеянном.

— Не пожалел бы — даю слово. Несмотря ни на что, не пожалел бы. Я знал, на что шел. Мне все равно терять было нечего. Я вас всех ненавижу! Ненавижу! Без моей любимой Родины — Союза Советских Социалистических Республик — мне бы жизни все равно не было.

— Ты поднял руку на такие силы… Мы могли бы тебя растоптать, как былинку — мы же всех давили, кто вставал на нашем пути. Я устранял всех, кто угрожал нашей власти, я убивал всех, кто оскорблял меня лично. Я не терпел этого — я стремился к полному подчинению людей моей воле. Я убрал генерала-изменника Рохлина, готовившего заговор против нас. Боровик-младший, такой же предатель еврейского народа, как и Рохлин, не понял, что я поставлен защищать именно их интересы, и в эфире назвал меня ничтожеством! Я его сразу же убил за это, я приказал подстроить ему авиакатастрофу! И тебе с самого начала дышала в затылок ужасная смерть — ты даже не представляешь себе, насколько ужасная. Все были просто в ярости от твоей деятельности…

— Как говорится, «всех не перевешаешь»… Я был не один — со мной были все честные люди как в нашей стране, так и во всем мире. А ваше могущество было беспредельным лишь при определенных социально-экономических условиях. Вы всего лишь персонифицировали в себе определенные объективно обусловленные процессы в обществе. Рано или поздно должен был произойти переход на более высокий уровень. И тогда вы со всем вашим могуществом просто не справились бы с процессами иного рода. Вы бы не сумели удержать общество на эксплуататорском фундаменте. Вы бы не смогли далее удерживать статус «элиты», возвышающейся над «быдлом». Мы вас, паразитов, изжили бы в любом случае.

— А если бы мы тебя все-таки устранили?

— «Если бы»?.. История не знает сослагательного наклонения. То, что случилось, было заложено всегда.

— А было бы интересно провести моделирование.

— Моделирование провести, конечно, можно. Если мне удалось сделать то, что я сделал, то это говорит всего лишь о том, что я персонифицировал в себе объективные тенденции и стремления многих людей, реально существовавшие и свойственные данному этапу общественного развития — и вы это прекрасно поняли. Убить меня означало загнать противоречия вглубь и ожидать еще одного такого же, как я. Если уж однажды появился такой «реваншист», как я, значит, все это уже назрело. Конечно, вы могли бы попасть в плен эмоциям и «отвести душу» — расправиться со мной лишь за «оскорбление» и «посягательство». Но от этого вы бы проиграли еще больше я предвидел это и позаботился об этом. За Рохлиным не стояло ровным счетом ничего. «Нет человека — нет проблемы». За Боровиком — тоже. Иван Орлов, которого вы забрали из тюрьмы, подвергли ритуальной масонской казни и потом сожгли в крематории, просто-напросто пытался взорвать свою машину на Красной площади — идея нехтирая. А вот если бы «скоропостижно скончался», «стал жертвой бандитов» или «бесследно исчез» я, то всем вокруг стало бы очевидно, что надо действовать именно так, как я указал — а те, кто уклонялся бы от этого, отныне стали бы выглядеть в глазах окружающих жалкими трусами; и настоящим бесстрашным коммунистам ничего не стоило бы распознать, кто свой, а кто чужой. У нас было достаточно умных пассионариев, причем известных всей стране. Те же инженеры — создатели песен Сопротивления и постоянные авторы коммунистических газет; молодые юристы, публицисты и философы… А «на подходе» было все больше и больше… Ничего бы не заглохло — все бы только разгорелось!.. И Генеральным секретарем непременно стал бы кто-нибудь из них. И он стал бы делать абсолютно то же самое, что и я. Неважно, кто стал бы им. Им мог бы стать каждый. Перечисление фамилий заняло бы не один час — в стране было полно таких, поверьте мне на слово. Можно вообще не указывать фамилий! Генеральный секретарь Верховного Совета и Генералиссимус Советского Союза! И все! Самое главное, что не «Президент Российской Федерации»!

— Ты хотел остаться в живых?

— Самой заветной моей мечтой было восстановление СССР. Конечно, я хотел дожить до светлого дня Победы. Но для меня главным было не остаться в живых любой ценой, а причинить врагу максимальный урон — в том числе и в случае моей гибели…

— Урон? А почему твоя смерть была бы для нас невыгодной?

— Во-первых, я уже сказал, почему. А во-вторых, вы бы расписались в том, что убиваете своих политических противников, настолько явно, что это стало бы очевидно всем. Не слишком ли много совпадений — те, кто против мондиализма и вашего фашистского режима как сегмента глобальной «пирамиды», «скоропостижно умирают»; а те, кто верой и правдой служил и служит инфернальным силам, даже не стареют?!

— Даже если это и так — ведь убил же Кучма журналиста Гонгадзе? Убил он мне сам признался в доверительной беседе! Этот его устный приказ даже на пленку записали — а в случае с тобой я бы такой оплошности точно не допустил. Да, он убийца. Но ничего не случилось — все поняли, что это было его неотъемлемое право, что это было вполне естественным решением для подобного случая. Того, кто оскорбляет господина и поднимает на него свою рабскую пяту, убивать не только можно, но и нужно — чтобы другим неповадно было! И мы своей внезаконной сущности тоже никогда не скрывали, мы никогда не стеснялись убивать тех, кто против нас выступал… И почему ты вообще решил, что если бы ты умер, то все должны были бы подумать на власть? Мы действительно могли бы добиться твоей смерти, когда ты только-только заявил о себе. Автокатастрофа, воспаление легких, сердечный приступ, нападение бандитов, пусть даже потом пойманных и осужденных; бесследное исчезновение… У меня, повторяю, огромный опыт в устранении тех, кто бросал мне вызов, кто оскорблял меня и угрожал моей власти! И тебя я, конечно, тоже мог бы устранить! Ты разделил бы участь своего любимого «Мира» — я бы тебя в сортире замочил, как Рохлина и Боровика!.. Я бы парализовал всех коммуняк животным страхом! Один за другим, один за другим — без обвинений, без суда! И концы в воду — все выглядело бы вполне естественно!