Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде

— Доброй ночи, Пол.

Он даже не взглянул на него.

— Я должен был это сказать.

— Все — хорошо, — жестко сказала она.

— А что хорошего? Ну, может, и много чего. Но все равно недостаточно. А теперь ненавидь меня, если хочешь.

— Я тебя не ненавижу, — произнесла она слабым отрешенным голосом, как будто вглядывалась во что–то очень далекое.

Нитц потянулся, чтобы щелкнуть ее по носу, но она отпрянула.

— Поговорим об этом как–нибудь в другой раз, — сказал Шиллинг. — Мы все устали. Сейчас не лучшее время.

— Время не лучшее, — согласился Нитц. — А что лучшее? Все совсем не так хорошо, как ты думаешь, Мэри. Или хочешь думать.

Шиллинг завел мотор.

— Оставь ее в покое.

— Простите, — сказал Нитц. — Я, правда, прошу прощения. Думаете, мне это нравится?

— Тебя ждут на работе, — отрезал Шиллинг.

Он отжал сцепление, и машина поехала. Перегнувшись через Мэри Энн, он захлопнул дверь. Она не возразила, даже не пошевелилась. Нитц, сжимая коричневый бумажный пакет, постоял на тротуаре, а потом повернулся и исчез внутри бара.

Через какое–то время Шиллинг сказал:

— И Христа распяли одни из самых славных людей на земле.

— Что это значит? — пробурчала Мэри Энн.

— Это значит, что Нитц — славный парень, но у него есть свои предубеждения, свои идеи. И свои желания, конечно, как и у всех нас. Он не смотрит со стороны. Ты ему не безразлична, очень даже не безразлична.

— Хорошо, — сказала она, — мне приятно это слышать.

Он чувствовал, что совершает ошибку, продолжая этот разговор. Она была не в том состоянии, чтобы слушать, рассуждать и принимать решения. Но он не мог остановиться:

— Прости меня.

— За что?

— За эту перебранку.

— Да, — кивнула она и уставилась в окно.

Они катили дальше по темной улице, и вдруг он спросил:

— Ты уверена, что тебе это нужно?

— Что — это? Да, я так хочу. Я уверена.

— Ты слышала, что он сказал. И ты доверяешь ему. А что с твоей соседкой? Она сможет найти кого–то другого? Или ей придется одной платить за всю квартиру?

— За нее не беспокойся, — сказала Мэри Энн, решительным жестом отметая его сомнения, — бабок у нее навалом.

— Все произошло так быстро. Ты не успела ничего толком обдумать.

Она пожала плечами.

— Ну и что?

— Тебе нужно больше времени, Мэри. — Нитц вынудил его сказать это. — Ты должна абсолютно ясно понимать, во что ты ввязываешься. В чем–то он прав. Я не хочу… ну, втянуть тебя во что–то не то.

— Не глупи. Квартира мне очень понравилась. Я хочу развесить там репродукции и разложить циновки. Ты можешь повозить меня и помочь все выбрать. И одежду… — глаза ее загорелись новыми идеями и планами. — Я хочу, чтобы мне было что надеть, когда мы снова пойдем…

— Возможно, это тоже было ошибкой, — сказал он, — может, не стоило тебя туда брать, — произнес он, хотя думать об этом было уже поздновато.

— О… — протянула она, пихнув его плечом, — ты говоришь, как полный идиот.

— Спасибо.

Мэри Энн нагнулась к нему, загородив лобовое стекло.

— Ты на меня злишься?

— Нет, — сказал он, — только отодвинься, мне ничего не видно.

— Чего не видно? — Она замахала руками перед его лицом. — Фьють, задавили кого–то. Давай разобьемся — смотри, мне плевать.

В приступе горького нигилизма она схватилась за руль и крутанула его туда–сюда. Тяжелый автомобиль вихлял из стороны в сторону, пока Шиллинг не разжал ее руки.

Сбавив скорость, он спросил:

— Пешком хочешь пойти?

— Нечего мне угрожать.

Изнемогая от усталости, он произнес:

— Тебя нужно выпороть. Кожаным ремнем.

— Ты говоришь, как мои родители.

— Я с ними согласен.

— Да пошел ты, — сказала она спокойным, но сдавленным голосом. — Ты мог бы меня ударить? Ты на это способен, да?

— Нет, — ответил он, следя за дорогой.

— А может, и способен… все возможно. Что угодно может быть. Все и ничего.

Она скользнула вниз по сиденью и задумалась.

— А ты не хочешь остановиться где–нибудь поесть?

— Не слишком.

— Я тоже. Я не знаю, чего я хочу — чего же я хочу?

— Никто, кроме тебя, этого не знает.

— Ты во что–нибудь веришь?

— Конечно, — сказал он.

— Почему?

Они подъехали к ее новому дому. Окна второго этажа светились в темноте. Через стекло были видны свежепокрашенные потолки; они блестели и переливались влажным светом.

Взглянув наверх, Мэри Энн поежилась.

— Там так пусто. Ни занавесок, ничего.

— Я помогу распаковать, — сказал он, — все, что тебе понадобится на сегодня.

— Это значит, что красить мы больше не будем.

— Пойди, ляг и поспи. Завтра тебе полегчает.

— Я не могу здесь ночевать, — сказала она, и в голосе ее звучали отвращение и страх, — ничего не доделано. Я так не могу.

— Но твои вещи…

— Нет, — сказала она, — и речи быть не может. Прошу тебя, Джозеф; клянусь, я так не могу. Ты ведь понимаешь, о чем я, правда?

— Безусловно.

— Нет, не понимаешь.

— Понимаю, — сказал он, — но… ерунда какая–то получается. Вещи твои там — одежда, все. Где тебе еще ночевать? Ты же не можешь вернуться на старую квартиру.

— Нет, — согласилась она.

— Хочешь переночевать в гостинице?

— Нет, только не в гостинице. — Она задумалась. — Боже мой, как по–дурацки все вышло. Не надо было затевать покраску. Нужно было просто перевезти вещи.

Она устало уронила голову и закрыла лицо руками.

— Я сама во всем виновата.

— Если хочешь, можешь переночевать у меня, — сказал он.

Он вряд ли предложил бы ей это при обычных обстоятельствах; мысль эту породили усталость, и желание отдохнуть, и эта глухая стена, в которую они уткнулись. Он чувствовал, что не справляется; он слишком устал. Все мысли он отложил до завтра.

— А можно? Я тебя не слишком побеспокою?

— Думаю, нет.

Он завел машину.

— Ты уверен, что это удобно?

— Я отвезу тебя, а потом вернусь сюда за вещами.

— Ты такой милый, — вяло сказала она, прильнув к нему.

Он довез ее до своего дома, припарковался и впустил девушку в квартиру.

Вздохнув, Мэри Энн упала в глубокое кресло и уставилась на ковер.

— Здесь так спокойно.

— Прости, что не успели докрасить там.

— Ничего страшного. Закончим завтра вечером.

Шиллинг снял пальто и подошел к ней, чтобы взять ее красный жакет.

— Что могло бы тебя развеселить? — спросил он.

— Ничего.

— Хочешь поесть?

Она раздраженно закачала головой.

— Нет, я не хочу есть. Боже мой, я просто устала.

— Тогда пора в кровать.

— Ты только туда и обратно?

— Это быстро. Что важно не забыть?

Он поискал бумагу и карандаш, но сдался.

— Говори, я так запомню.

— Пижаму, — пробормотала она, — зубную щетку, мыло… да черт с ним, я поеду с тобой.

Она поднялась и направилась к двери. Шиллинг остановил ее; она прислонилась к нему и стояла так молча, просто отдыхая.