Альсан Каримова - Моя 9-я жизнь

«Анджей!» ― позвала я мысленно. ― «Можно мне с тобой поговорить?»

Несколько секунд я просидела в ожидании и уже подумала было, что никто на мой зов не откликнется, но занавеска вдруг всколыхнулась. Анджей распахнул балконную дверь и зашёл в комнату. Он молча присел на кровать, не глядя на меня.

«Ты сердишься, да?» ― спросила я мысленно.

― У меня к тебе просьба, ― сказал он, ― произноси, пожалуйста, свои реплики вслух.

― Хорошо, ― согласилась я. ― Так ты на меня сердишься?

― Нет, конечно! Для этого нет причин. Просто ты абсолютно права ― мне тоже нелегко сейчас.

― Ты ведь знал, что я не сплю, и слышал всё, о чём я тут думала, верно?

― Верно.

― Так почему не пришёл ко мне раньше?

― Раньше ты меня не звала.

― И ты всегда так поступаешь ― несмотря на все свои способности и свою возможную власть над людьми, ― ты позволяешь им всё решать самим? Даёшь им свободу выбора?

― Стараюсь. Но не всегда успешно.

― Ты очень устала, ― шепнул он спустя небольшую паузу, ― хочешь, помогу тебе уснуть?

― Нет, Анджей, я не хочу спать.

― Тебе не нравится имя Влад?

― Мне нравится твоё имя. И Анджей ― это ты, а Влад ― лишь твоя придумка.

― Почему «придумка»? Владом, а точнее ― Владиславом, звали моего отца.

― Знаю. Но звать тебя всё равно буду Анджеем.

― Честно говоря, я уже отвык от этого имени.

― А почему ты назвал меня Милантой? Только не вздумай отнекиваться! Я теперь прекрасно понимаю, что это было вовсе не маминой идеей!

― Откуда такая уверенность?

― Оттуда, что Миланта Савельева ― то ещё сочетание! Такой «нестандарт» ― не в мамином духе, она любит гармонию.

― Да, Миланта Веланска звучит гармоничнее, ― сказал Анджей. И, прежде чем я задалась вопросом, ЧТО это он имеет в виду, пояснил:

― Так звали мою сестру.

― У тебя была сестра?

― Была. Настоящий ангелочек ― большеглазая, улыбчивая и очень жизнерадостная девочка. Не припомню, чтобы она когда-нибудь канючила или капризничала. У неё всегда было хорошее настроение. Я в ней просто души не чаял.

― Что с ней случилось? Она погибла вместе с твоими родителями?

― Да. Только Пётр неверно выразился ― то был не пожар. В ту ночь, несмотря на июнь месяц, отец затопил печку ― сестрёнка приболела, её сильно знобило. Домишко у нас был крохотный, с единственной комнатой, служившей одновременно и кухней, и столовой, и спальней. От печного жара очень скоро стало душно, я ушёл ночевать в сарай. Улёгся на сене, сразу уснул, как убитый. Проснулся лишь под утро. Решил вернуться в кровать, зашёл в дом, а там дышать нечем от угара… Не знаю, как это могло случиться, но, видимо, отец раньше времени закрыл печную заслонку. Миланта лежала на родительской постели, между матерью и отцом. Все трое выглядели просто крепко спящими. Я думал, ещё можно что-то сделать, спасти их. Открыл окна, схватил малышку и побежал к дому доктора, жившего неподалёку. Первым меня встретил Матеуш. Он принял из моих рук Миланту, велел мне проходить в гостиную и ждать. Потом из своей комнаты спустился Павел, объяснил, что сестре моей уже не помочь, но умерла она во сне, не мучаясь, ― просто перестала дышать, без боли и без страха. Мне хотелось верить ему.

Все похоронные расходы Шиманские взяли на себя. А меня приютили в своём доме. Первые дни там мне дались тяжело ― в чужих стенах, среди чужих людей. Павла, несмотря на всю его доброту, я тогда побаивался ― в моём детском представлении врачи и священники были людьми серьёзными и строгими, внушающими благоговейный страх. Жену доктора моё присутствие огорчало так явственно, что я старался вообще не попадаться ей на глаза, а бабушка, то есть мать Павла, была не в себе от старости и путала меня со своим внучатым племянником. К больному Петру я заходил редко ― не знал, как себя с ним вести. Единственным, с кем я сразу сдружился, был Матеуш. Молодой, весёлый, он один и мог развеять мою тоску. Он играл со мною в разные подвижные игры, рассказывал интересные истории, учил кататься верхом и даже водил в кино. Мы всё свободное время проводили вместе. Я к нему привязался, как к родному. И вот Матеуш предложил мне принять некое лекарство. Лекарство от смерти. Он разгадал детскую фобию ― после всего произошедшего именно смерти я боялся больше всего. Так мне сделали «спасительную» инъекцию. Дальше ― адское дно, целая вечность нестерпимой боли и кошмарного бреда. Чудилось, что меня жарят заживо. Павел оказался слишком слабонервным и не смог наблюдать это, а вот Матеуш пробыл со мной от начала до конца, не отходил ни на шаг, пытался помочь, давал обезболивающие, не имевшие, конечно, никакого действия, но мне было легче просто от того, что я не один, что кто-то есть рядом. За это я ему до сих пор благодарен ― за то что он тогда не испугался и не бросил меня. А потом, когда всё закончилось и я очнулся, то и мир вокруг, и я сам, ― были уже иными.

Анджей замолчал, и я поспешила нарушить эту тяжёлую тишину:

― Сколько лет было твоей сестре?

― Два с половиной года.

Следующий свой вопрос озвучить я была не в силах, и потому спросила мысленно: «А кем являюсь для тебя я?»

― Спроси вслух, ― настоял он.

― Кто я для тебя, Анджей? Дитя, твоя воскресшая сестрёнка?

― Я не растил тебя, не воспитывал, более того ― вживую мы впервые повстречались на том шоссе… Я точно не имею права зваться твоим родителем. Что касается сестры… Можно ли ставить знак равенства меж двухлетним ребёнком и двадцатилетней девушкой? Конечно, нет! Но у тебя её глаза. Такие же большие и такие же синие.

― И как мне это понимать?

― Как хочешь, ― последовал ответ, ― как хочешь, так и понимай.

― ХОЧУ я совсем по-другому! ― отозвалась я, беря себя в руки и отправляя слёзы поглубже. ― А на данный момент хочу подышать свежим воздухом!

Я вскочила, решительно направилась к двери, и в следующий миг потолок опрокинулся, земля ушла из-под ног, а глаза-изумруды вдруг оказались совсем близко… Лишь спустя парочку мгновений до меня дошло, что это Анджей подхватил меня на руки.

― Раз уж так мечтаешь стать необыкновенной, то научись, для начала, выходить не через дверь! ― заявил он.

― Что, тоже сиганёшь с балкона со мною на руках? ― спросила я, забыв о телепатических способностях моего «похитителя», и потому придав голосу всё безразличие, на какое тогда была способна.

― Матеуш меня, кажется, опередил? Но это не беда! Есть ведь ещё в запасе куда как более острые ощущения!

― То есть? ― я побоялась даже что-либо думать!

― Переоденься и выходи на балкон, ― ответил он, и, будто нарочно, чтобы я не могла мыслить здраво, коснулся губами моей щеки, ― буду ждать внизу!

Анджей исчез, едва поставив меня на ноги. Понадобилась минута на приведение головы в стабильное во всех отношениях состояние.