Аджони Рас - Игра колибри [litres]

– Угощайтесь, это настоящая русская колбаса. Уверен, вы такой не пробовали.

Патрик задумчиво причмокнул губами, внимательно посмотрел на меня, потом на чашку кофе и снова упер тяжелый взгляд прямо мне в глаза, что обычные американцы делают крайне редко.

– Я пришел к тебе, обвинил в очень скверном дерьме, обыскал твой дом и залез туда, куда, я уверен, Адам Ласка не пустил бы никого, а ты делаешь мне сэндвич? Что с тобой, Адам?

Я смутился и поерзал на стуле. В принципе, он был прав. По всем канонам американской системы мне следовало выдворить Гассмано за дверь и наслать на него адвоката за вторжение в личную жизнь. Однако после ночных посиделок в баре мне просто было искренне жаль Патрика. Октябрь разбил его жизнь вдребезги, выбил из седла, словно необъезженный жеребец, и теперь агент хочет снова запрыгнуть в седло и, как может, нащупывает сапогом стремена.

– Понятия не имею, каково вам сейчас, Патрик, но одно могу сказать точно: я не Октябрь и скрывать что-либо не стану. Смотрите, спрашивайте, делайте что хотите, но все тщетно, вы просто потратите время зря. И чем раньше вы это поймете, тем больше времени сэкономите на поимку настоящего ублюдка. Так что я скорее вижу в вас гостя, нового друга, с которым познакомился в баре. Вот и все.

Патрик несколько раз моргнул и, сделав большой глоток кофе, начал говорить:

– Знаешь, Адам, никогда не меняйся, черт тебя подери. Американцы слишком далеко забрели в юридическое болото и теперь даже трахаются по договору. Это особенно чувствуется в больших городах, где каждый адвокат мечтает прославиться на громком деле, не щадя при этом ни взрослых, ни детей, вываливая грязь перед судьями и присяжными, словно на дешевой барахолке. И все это случилось незаметно, поэтому мне иногда кажется, что так всегда все и было. Американцы отсасывают у Белого дома в кредит, за который сосать придется и их детям, и внукам. А Белый дом причмокивает у горстки банкиров и промышленников, вытирая уголки рта нефтедолларом, а нация тем временем либо уже курит после смачного минета, либо чистит зубы перед новым заходом на рабочую неделю. Но никого это не парит! Пуританскую Америку больше волнует белое пятно на платье Моники и состояние лужайки перед домом, чем то, что мы до сих пор живем бок о бок с гетто, что мы остались такими же расистами, как и были, и то, что мы угробили коренных индейцев, подсадив их на алкоголь и заперев в резервации.

Он замолчал, а я с открытым ртом смотрел на его раскрасневшееся лицо. Никогда до этого момента я не слышал ничего подобного от американца. Никогда. Я знал, что образованная элита, несомненно, все понимает и оценивает реальный мир совершенно трезво, но вот от государственного винтика в лице агента ФБР такого не ожидал. Было непонятно, какой именно реакции он ждал от меня и ждал ли вообще, но, судя по его вопросительному взгляду, следующий шаг был за мной.

– Так или иначе, сама форма управления, где есть власть имущие и те, кто им подчиняется, напрямую либо через свод правил и законов порождает такую цепь зависимостей. Есть те, кто может только просить, – это такие люди, как я. Есть те, кто вскарабкался повыше, у которых уже можно просить, но и они вынуждены просить у тех, кто стоит еще на ступень выше. Само собой, есть и верхушка айсберга, у которой в основном просят все и к кому стекаются рафинированные просьбы таких, как я. А есть и самое дно, которое не только просит, но и принимает на себя все удары системы, амортизационная подушка насилия и расходный материал для нефтяных походов и игры мускулами. Так живет не только Америка, так живет весь мир, за редким исключением.

Патрик одобрительно кивнул и, жадно откусив сэндвич, мыча от удовольствия, принялся его пережевывать. Мне такой переход от маньяка и фотографий Алисы к политике и остросоциальным проблемам почему-то не показался странным. Словно мы давно хотели обсудить именно это, и лишь мой статус недавнего эмигранта мешал вести беседу на общем языке.

– А ты ничего, соображаешь, – прожевав, проговорил Патрик. – А вот скажи, почему русские и американцы так ненавидят друг друга?

– Потому что за исключением бытовых отличий мы очень похожи. Среднестатистический американец – это русский, которому повезло с коммунальными службами и работой. Во всем остальном различий не так уж и много, а именно – схожее всегда стремится оттолкнуться, как однополярные магниты.

– Я, честно сказать, тоже так думал, хотя ваша идея о всеобщем равенстве просто была плохо обыграна. Все откормленные буржуи бегали как ужаленные от ваших идей. Утопия, но в ней что-то было, точно тебе говорю, было…

– Да, думаю, в конце шестидесятых и в семидесятых годах мы были ближе всего к светлому коммунистическому будущему. Строили квартиры, воевали, где нужно, в магазинах все имелось, выбор маленький, но хватало…

– У тебя гости? – раздалось со стороны забора, и мы вдвоем с Патриком уставились на Алису, стоящую в проеме открывшейся калитки. – Слышу голоса, думаю, загляну, поздороваюсь.

– Патрик. – Агент встал, подошел к Алисе и пожал ее маленькую ладонь.

– Очень приятно. – Она улыбнулась и помахала мне рукой. – Я на минутку, просто хотела сказать, что сегодня вечером будет тепло, а мы так и не съездили куда собирались.

– А-а-а… да-да, я посмотрю, в смысле, напишу, чуть позже, ладно? – Я растерянно переводил взгляд с Патрика на Алису и молился, чтобы агент не ляпнул про фотографии.

– Хорошо, тогда черканешь, ладно, а я пока поеду по магазинам. – Она подмигнула мне и, снова протянув руку агенту, добавила: – Рада была познакомиться, Патрик. Увидимся.

Алиса прикрыла за собой калитку, а Патрик вопросительно уставился на меня, словно ожидая моих комментариев.

– Спасибо, что не сказал насчет фотографий, – поблагодарил я.

– Нет проблем, теперь я тебя полностью понимаю. – Он усмехнулся и вернулся к столу.

Мы просидели за столом около часа, разговаривая о политике и футболе. Патрик, после того, как увидел мои документы и дату получения гражданства, расслабился, ведь похищения девушек начались задолго до моего переезда в США. Мы обсудили победу Италии в чемпионате мира 2006 года и поступок Зидана. Поговорили о роли России в победе над Германией и решили, что нам непременно нужно стать друзьями. Прежде чем попрощаться, я предложил отметить День Победы у себя в доме, устроив небольшой праздник, и Патрик с удовольствием принял предложение.

Не знаю, чем он так притягивал, этот хмурый темноглазый человек с острым взглядом, но мне с ним было комфортно. Просто говорить, просто рассуждать и никогда не встречать резкого отпора или неприязни. Наши взгляды и мнения на удивление были схожи, и сама идея спора, пусть и дружеского, казалась чем-то нереальным.