Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Перед ней встали две очень трудные и совсем разные задачи: добиться того, чтобы нганасаны поняли пользу грамоты и гигиены, и изменить отношение нганасан к женщине.

Нганасаны не мыли руки перед едой. Никогда не мыли посуду. Недопитый чай из чашек сливали обратно в общий чайник. Туда же отправлялись и чаинки, осевшие в чашках. Вот в какие условия добровольно отправлялась Амалия, любившая чистоту, доведенную до блеска. Ее предупреждали, чтобы она не смотрела, как готовится пища, опасаясь, что она не сможет ее есть и тем оскорбит нганасан, по натуре своей очень гостеприимных.

«Грамота приносит вред. От нее не будет удачи в охоте и рыбалке» — в этом нганасан убедили шаманы. «Если нганасаны учиться станут, шибко болеть будут, умирать будут».

Вот и попробуй в таких условиях в своем красном чуме учить их грамоте… Да еще если ты женщина — «поганая баба»… Иного определения для женщины в то время у долган и нганасан просто не существовало. Ее, Амалию, даже на свои санки ни один мужчина не соглашался посадить: боялся опоганить санки.

Вот как описывает она в своей книжке момент отъезда к нганасанам. «Наступил момент отъезда. И здесь не обошлось без курьеза. Никогда еще ни один нганасан не сажал на свою нарту женщину. (У женщин были свои санки. — Ю. Ч.) Поэтому каждый возчик хотел «сбыть» меня другому, и я ходила от санки к санке под тревожными взглядами провожающих.

Долгие пререкания прекратились, когда я наконец села на санку к Югаптэ. Он спешил и хотел хоть как-нибудь оградить себя от «греха». Не успела оглянуться, как он быстрым движением выдернул из-под меня оленью постель [8] Постель — целая шкура оленьего или другого меха. и предложил сесть на голую санку».

Нганасаны называли женщину «поганой бабой». И это была не брань, а определение социального положения. Женщина считалась поганым существом. Слово «поганая» включало элемент проклятости. И ярче всего это проявлялось в том, что чум, в котором женщина рожала, бросали вместе со всем, что в нем было. И это делал нищий народ, самые бедные люди Таймыра. Вот сколь сильны были привычки, поддерживаемые шаманами. Женщина была окружена множеством табу. Войдя в чум, должна была пройти с правой стороны костра (боже упаси, перешагнуть через костер!), при этом она не должна была перешагнуть «ни через одну вещь, валявшуюся на полу, а все убирать перед собой». Если на пути были ноги спящего человека, его надо было разбудить, чтобы он убрал их: перешагивать через ноги запрещалось. Даже женщина-долганка (более цивилизованная народность) не могла назвать своего имени: на это имел право только мужчина. При появлении гостей женщины должны были покинуть чум и в беседе участия никогда не принимали: «ум короткий, толку сох (нет)».

Однажды Амалия поставила свой чум, вызвав протест Васептэ. Оказалось, что она поставила чум в направлении их будущего аргиша и тем «опоганила» дорогу. Пришлось чум убрать.

Сложности, с которыми она столкнулась, живя и учительствуя на Таймыре, были весьма разнообразны и порой совершенно неожиданны. Ну, например, история с нулем.

Это случилось у долган на станке Исаевском. Учение успешно продвигалось вперед. Ученики складывали и вычитали уже двузначные числа и даже знали число «сто». И вот однажды она дала для решения такой пример: «47–47». Ученик записал его на доске, поставил знак равенства и растерянно посмотрел на Амалию.

— Нуль, — подсказала она.

Долган озадаченно смотрел на Амалию. Остальные тоже в. недоумении смотрели на нее.

— Нуль, — повторила она.

— Пошто непонятную говорку говоришь? Человек не знает говорки «нуль», — сердито сказал пожилой долган.

— Бельбаппын (не знаем), — сказали все остальные. Что делать? Амалию бросило в жар, на лбу выступил пот, и она попросила девушку-долганку подать ей носовой платок из кармашка, висевшего над диваном. Девушка вытащила сразу все платочки, которые были в кармашке. Их было восемь. И вдруг Амалию осенило. Она брала у девушки один платочек за другим и на доске одновременно проводила вычитание. Наконец на доске появилась единица, а у девушки в руке был последний платочек. Амалия попросила его и написала на доске: «1–1».

— Сколько будет? — спросила она.

— Биирь да хок (нет ни одного), — ответила девушка.

Так Амалия узнала, что нуль по-долгански — это «нет ничего». Таких историй было много.

Воля, тактичность поведения, умение приспособиться к ужасным санитарным условиям (лишь бы не оттолкнуть людей) и многое другое нашлось у нее, что помогло ей завоевать доверие, стать из «поганой бабы» уважаемым человеком. Я не буду писать об этом. Это можно прочитать в ее книге «Друзья мои нганасаны», которая первым изданием вышла через 35 лет после того, как была написана. Она рассказала об этом просто, увлекательно и притом документально, ибо книга написана по материалам дневников, которые хранятся в Центральном архиве ВЛКСМ.

Она добилась самой высшей благодарности нганасан. После одной из удачных охот все охотники, с которыми она кочевала, принесли ей по оленьему языку. Это было наибольшим проявлением уважения.

А в газете «Правда» от 31 августа 1937 года можно было прочитать: «В тундре кочует в красном чуме комсомолка Амалия Хазанович. Это изумительная девушка, смелая, самоотверженная…» И надо сказать, что это была не просто красивая фраза, сошедшая с пера журналиста.

На берегу реки Хатанги возле райкома стоит обелиск, а на нем среди имен — имя русской учительницы. Это случилось в 1932 году во время кулацкого восстания. Ее привязали к санкам и разорвали надвое. Когда в 1934 году у нганасан снова появился учитель, они посадили его на нарты и молча вывезли из тундры. Через год приехал учительствовать комсомолец. С ним поступили аналогично.

«Хазанович успешно работает среди нганасан. Народ ее полюбил. Даже шаманы бессильны помешать ликвидации неграмотности». Это тоже из «Правды», и может рассматриваться как итог ее работы.

Пенсионеркой живя в Москве, она не забывала о Таймыре, помнили о ней и таймырцы.

«К Вам обращаются Ваши друзья, с которыми Вы делили все трудности, морозы и пурги и счастливые минуты трудовых побед самого северного села земли» — это из приглашения. Ее приглашали то на празднование 350-летия Хатанги, то на 50-летие Таймырского автономного округа, то на 60-летие комсомола. Приглашали, просили рассказать о былом, награждали грамотами. Их у нее образовалась целая пачка. Например, такая: «Хатангский РК ВЛКСМ награждает активного участника комсомольского движения на Таймыре в 30-е годы ХАЗАНОВИЧ Амалию Михайловну за достойный вклад в становление Хатангской районной комсомольской организации и в честь 65-летия Ленинского комсомола.