Марина Дяченко - Соль

- Привет, - сказал он грубовато, как будто к нему за столик в кафе подсела симпатичная, но надоедливая фифа. - Так и будем нырять туда-сюда?

Он сказал и тут же испугался - вдруг она обидится и уплывет, оставив Виталика посреди моря с его проблемами и долгами.

Девушка вздохнула совершенно по-человечески - схватила воздух, на секунду приподняв узкие плечи. Глянула ему в глаза - очень застенчиво - и снова потупилась.

Она была похожа и непохожа на ту, первую. Такая же бледная и узколицая, только волосы темнее. Глаза тоже зеленые, очень большие на тонком лице. Нос чуть вздернутый. Пухлые детские губы.

Окончательно смутившись под его взглядом, она вдруг быстрым движением перебросила волосы на лицо. У девчонок со вздернутым носом обычно веселый, открытый характер, а эта смотрела, занавесившись волосами, как шторкой. Исподлобья. Угрюмая, что ли?

Виталик невольно подумал о судьбе той первой девчонки, которую подманили и вытащили сетью, словно рыбину. Что с ней стало теперь? Неправда, что русалок продают только в бордели. Их покупают очень богатые люди, создают все условия, содержат, как настоящих жен. Что они видят там, у себя на дне? Там даже телевизора нет… Та светловолосая девочка, что насаживала ему мидий на крючки, может, она сейчас сидит в шикарной ванне, смотрит телевизор, смеется, ест соленые орешки…

Он тряхнул головой. Русалка подплыла чуть поближе - но все равно держалась на расстоянии.

- Зачем ты? - тихо спросил Виталик.

Она легла на спину - тоненькая, даже тощая, с маленькой девичьей грудью. Пляжный лифчик на ней оказался украшен тонкими нитками жемчуга. Это было так странно и трогательно - нитки жемчуга на дешевом трикотаже. Но страннее всего был ее хвост: широченный плавник, серебряная чешуя, горящая в тусклом свете лампы, как зеркало.

- Зачем ты… - он хотел спросить «зачем ты здесь», но прикусил язык. Эта девочка - его добыча. Его списанный долг. Его пропуск в безбедную жизнь.

Теперь она смотрела на далекие огни набережной.

- Как бусы.

- Что?

- Лампочки, будто бусы. Разноцветные. У нее был тонкий, ломкий голос.

- Я приплываю к берегу, чтобы посмотреть на огоньки, - она впервые взглянула Виталику прямо в глаза. Он проглотил слюну: во рту как-то сразу пересохло.

- И тебе нравится?

- Да. Очень.

- А у вас на дне нет таких огней?

- У нас все другое, - она помедлила и повторила, глядя на далекий берег: - Все, все другое.

- Тебе не говорили… - он снова прикусил язык. Сидеть в лодке и болтать с девчонкой, как болтал миллион раз в жизни. Больше от него ничего не требуется. Не он будет вытаскивать сеть на берег, защелкивать наручники, грузить в машину…

Наверное, он переменился в лице, потому что девочка посмотрела внимательнее - и на всякий случай отплыла подальше.

- Расскажи мне, как там у вас на дне, - сказал Виталик чужим, напряженным голосом.

- Темновато… Краски блеклые. Если сравнивать с небом и тем, что на поверхности.

- Неужели ничего интересного?

- Нет, почему. Очень интересно. Сады… колодцы… маленькие огни. Не такие, как ваши. Маленькие… светлячки.

Она замолчала, мечтательно глядя на тусклую лампочку у Виталика над головой.

- Ты работаешь или учишься? - ляпнул он наобум. И внутренне перекосился от стыда, вспомнив ту, первую.

Она неуверенно засмеялась - будто не могла для себя решить, шутит Виталик или нет. Смех у нее был похож и не похож на смех той, первой. Та смеялась открыто, задорно, эта - потихоньку, но все равно это был настоящий русалочий смех.

- Знаешь, - она вдруг перестала смеяться. - Нам рассказывают всякие… всякое про берег. Про людей на берегу. Но ведь надо самой хоть раз посмотреть, правда? Хоть одним глазком. Но своим собственным. Свое суждение. Правда?

- И как, посмотрела? - спросил он не очень приветливо.

- Да, - она погрузилась в воду по самый подбородок. «Теперь вали отсюда! Скорее!»

Виталик облизнул сухие губы:

- И… как тебе?

- Врут, - она улыбнулась. - Смотрю на тебя и понимаю, что врут.

- Что же во мне такого? - спросил он почти с отчаянием. - Вот во мне что такого, чтобы приплывать, смотреть…

Он снова прикусил язык. На этот раз больно.

- Ты принц, - сказала она еле слышно. Он скорее догадался, чем разобрал ее слова.

- Я… спасатель на пляже.

- Ну да. Принц.

Тусклая лампочка над лодкой мигнула и сделалась еще более тусклой. Садился аккумулятор.

- Ты завтра будешь рыбу ловить? А то мне уже надо возвращаться… Меня если хватятся… Ух ты. Они никогда не поверят, что я на такое способна! - ее голос зазвенел, сделавшись вдруг очень похожим на голос той, первой. - Я всегда послушная… И вот. Я это сделала. И еще сделаю… Завтра.

«Ты когда-нибудь нарушал запреты?»

- Как тебя хоть зовут? - спросил Виталик.

- Иза. Изабелла. А что, с тобой уже кто-то здесь знакомился? В ее голосе больше не было опаски, только кокетство.

- Нет, - сказал Виталик через силу. - Разговаривали - было. Но не знакомились. Так, ерунда.

- А тебя как зовут?

Он назвался и потом долго смотрел, как она уплывает. Специально для него она шла близко к поверхности, иногда выпрыгивая, почти как дельфин, часто оборачиваясь и маша рукой.

«Соль». Эта книга снилась ему. Эрвин выучил ее на память; где-то между строчками прятался механизм, работающий десятилетия, заставляющий земных девочек плакать над книгой, а морских - плыть и плыть к берегу. Миф родился из ниточки букв и пробелов, но механизма его появления Эрвин не мог ни поймать, ни вычислить, ни осознать. Как в детстве, когда вот она, бабочка, живая, - и вот уже мертвая, хотя крылья и лапки нисколько не изменились.

Знакомый литератор написал для него историю подлеца и циника, повстречавшего на берегу русалку и жестоко поглумившегося над ее любовью. По объему повесть превосходила «Соль», была хорошо написана и понравилась редактору крупного издательства - но Эрвин понимал, что книга эта выйдет бездейственной, как пластилиновый макет парового котла.

Дом был выставлен на продажу. Приходили чужие люди, критически осматривали стены, трубы, перекрытия, качали головами, сбивали цену. Велька старалась быть с ними любезной и приветливой, но уголок ее рта то и дело подергивался, и у Эрвина болело сердце, когда он на это смотрел.

- А ты помнишь, как мы встретились?

Была глубокая ночь. Он дремал за компьютером, тупо глядя на экран. «Она улыбнулась». «Он кивнул, он ответил…» Как из этих слов, уже сказанных тысячу раз, составить информационный объект разрушительной силы?! Он дремал, в очередной раз отступившись, и Велька, подобравшись сзади, прикоснулась щекой к его горячему уху.

- Я помню… Я всегда помню, Вель. И я тебе обещаю: эта беда закончится, она уже заканчивается, мы уедем.

- Тогда тоже был штиль. Как сегодня. Нет ветра. И море, наверное, совсем спокойное… Знаешь, мне ведь все равно, где жить.