Евгений Гаркушев - Пойте!

- Не стоит твоих восторгов, милая. Это и не человек был - гора мяса, пораженная дурными страстями и болезнями. Такой горой легко управлять.

- А мне бы вы могли вот так приказать? Нотами? - спросила Мария.

- Нет, Машенька. Вы ушли от животного гораздо дальше. Вы красивее и увереннее в себе. В вас нет беспричинной агрессии, диких порывов. Вы в достаточной степени в ладу с миром - хотя и находитесь пока в противофазе. Но, несмотря на разногласия с общей мелодией, вы не болтаетесь одинокой оборванной струной.

Рита открыла двери, села за руль. Маша тоже хотела юркнуть в автомобиль, наверное, на заднее сиденье, чтобы профессор сел впереди - когда Земляникин осторожно взял ее за руку.

- Послушайте! - предложил он. - Чувствуете, как они звучат?

- Кто?

- Рита и ее «форд».

Кольцова положила руки на руль и улыбалась. Выглядела она прекрасно, и было видно, что очень довольна - но никаких звуков Маша не слышала. Может быть, поскрипывало кожаное кресло или потрескивал на солнце нагревающийся кузов автомобиля, но больше - ничего.

- Не слышу.

- А видите? Чувствуете?

- Вижу.

- Значит, для вас предпочтительнее художественные образы, а не музыкальные. Но я не художник, а музыкант. Я слышу мир, - заявил Земляникин.

Для Маши галантный профессор открыл переднюю дверь, а сам устроился на маленьком диванчике сзади. Рита спросила:

- Поставить ваш диск, Андрей Сергеевич?

- Отчего нет? - нараспев ответил профессор. - Выровняем фон.

Из динамиков полились звуки тибетских мантр. Земляникин прикрыл глаза - Маша видела его в зеркале заднего обзора - и начал барабанить пальцами по креслу.

- А вот так, несколькими нотами, можно победить любого хулигана? - осведомилась Рита. - Или, скажем, расположить к себе человека?

- Можно, - отозвался профессор. - Если мелодии человека или хулигана это пойдет на пользу. Да и не только нотами. Можно - позой и жестом, можно - несколькими словами или, скажем, композицией запахов. Просто у меня абсолютный слух, и я пою. А кто-то - видит, кто-то - чувствует. Мелодия всеобъемлюща, ее можно представить и цветом, и формой.

Автомобиль выехал на широкое шоссе, и Андрей Сергеевич попросил повернуть на юг, к Тихому озеру. А сам начал рассуждать о музыке, рассказал девушкам о том, как в молодости увлекся джазом и негритянская музыка едва его не погубила. Потом на смену джазу пришло увлечение тяжелым роком, который, хоть и является мощнейшим механизмом воздействия на мелодию человека, вредит карме, выстраивает индивидуальности под одну гребенку, подавляет личность.

Теоретические построения профессора были интересны, но Маша никак не могла забыть грубого хулигана, заплакавшего, оттого что профессор пропел несколько нот. Может быть, сценку разыграли специально, а профессорский сосед каждое утро только и ждет условного сигнала, чтобы напасть на Земляникина и позорно отступить в нужный момент?

- Я джаз не слушаю. И рок тоже, - заявила Маша, когда Андрей Сергеевич прекратил рассказ. - Отчего же у меня с работой не ладится, хотя я и училась хорошо, и стараюсь? Работа - это тоже мелодия?

- Нет, - Земляникин покачал головой. - Вот как раз работа, профессия, род занятий - это не мелодия, а помещение. Концертный зал со своей акустикой. Есть такие залы, что там самая сильная мелодия глохнет. Есть такие, где, напротив, любая нота звучит. А есть те, к которым надо привыкнуть, приспособиться. У вас получится.

- Как же?

- Вы - очень красивая мелодия, Машенька, - заявил Андрей Сергеевич. - Просто звучите не в том месте, не в то время, не так и не для тех. Это исправить несложно - было бы желание.

- Работа - это ведь процесс? Вы раньше говорили, что в музыке мира понятия меняются местами, - вспомнила Рита. - Процессы становятся статичными, а статичные объекты - процессами?

Профессор сдержанно улыбнулся.

- Не совсем так. В мире нет ничего статичного, но аналогия уместна.

На Тихом озере Земляникин и девушки сидели на траве, срывали одуванчики, плели из них венки, а потом ходили по берегу и пели. В основном - детские, известные всем песенки. Мелодия отражалась от серебристой озерной глади и уходила к небесам. Вдали, за дачными участками, мычали коровы.

После пары часов музыкальных занятий профессор удовлетворенно констатировал:

- Вот, Машенька, вы стали звучать гораздо мелодичнее. Переоденетесь, сделаете другую прическу - и все станет просто отлично.

- А в прическе моей что плохо? - поинтересовалась Маша.

- Ваши роскошные волосы не нужно выпрямлять. Они так красиво вьются. И стричься коротко не стоит. Думаете, зачем я ношу бороду? Для солидности? Нет, это прекрасный резонатор. Для меня. Другим борода совсем не идет, а мне вот нужна. А вам пойдут длинные волосы.

В летнем кафе на берегу озера Земляникин заказал всем по стакану тыквенного сока и по куску яблочного пирога, объяснив, что не только питье, но и еда - это ноты, которые формируют мелодию. Если у вас есть только ноты «до» и «фа», вы не составите из них даже трезвучие - поэтому питаться нужно разнообразно, полезно и, главное, правильно.

- А Григорий, муж Риты, растолстел вовсе не потому, что на сладкое налегает, - вспомнил о старом пациенте профессор. - Поет он не всегда то, что нужно, фальшивит. Вот сорные вибрации организм и засоряют. Больше заниматься надо, тренироваться. Гриша думает, что если разбогател, денег много стало, так можно и пение забросить? Нет, все мелодии стихают. Недаром есть пословица: «Как пришло - так и ушло». Чтобы сохранить успех, нужно работать.

Рита поспешно делала пометки в блокноте - не иначе для серьезной беседы с мужем.

В конце обеда Маша, поворачиваясь, едва не задела стакан с соком. Но не задела - вздрогнула испуганно и в последний момент удержала руку.

- А ведь я специально поставил сок вам под руку, - удовлетворенно заметил Земляникин. - Видите, вы уже стали звучать по-другому. То ли еще будет!

И в самом деле, жизнь Маши стала круто меняться. Когда начальник отдела попытался придраться к ее работе, Цаплина запела, игнорируя его назойливое жужжание - и начальник поспешно ретировался, оставив девушку в покое. А через два дня Маша вообще рассчиталась из опостылевшего проектного бюро - ее пригласили на хорошую должность в городской комитет по экологии.

На улице, в магазинах, не говоря уже об автобусах, девушке не давали прохода. Каждый молодой человек норовил с ней познакомиться. Причем молодые люди попадались приличные, а не пьяницы и подонки, как прежде. Многие дарили ей цветы и не просили взамен номер телефона - складывалось ощущение, что сделать приятное Маше для них уже счастье.

Каблуки больше не ломались, и колготки не рвались. Даже старые платья сидели отлично и, казалось, посвежели. Да и новые не приходилось долго выбирать - любой наряд был Маше к лицу. Только зеленого она больше не покупала и даже сережки с хризолитами перестала носить.