Геннадий Прашкевич - Маша и нетопырь. История любви

неграмотные письма в интернет – это стиль, как изысканные в XIX веке. По неграмотности поймет, что это он.

))))) Любовь во все времена была придуманной… не трогать руками… нет доступа… вот что надо начертать… а для производства детей вход с другой сороны…

К счастью, перед нами открылся затемненный шторами кабинет.

«У меня издательство… – донесся чванливый мужской голос. – Я побил собственный рекорд… За длинный високосный год ни одной книги!… А?… Не каждое издательство заканчивает год с такими результатами…»

Сердце мое сжалось.

Лобные доли, как у Ленина.

Взгляд, как у Агнешки Топажес.

«Можно я скажу? – Семецкий даже поднял руку. – Издательство всегда при мне… Как дом при улитке… Вид из окна меняется беспрестанно – в зависимости от того, где находишься…»

« Ток айриш… – понимающе шепнул Папа Софокл. – Он многому научился у ирландки.»

И указал взглядом на рыжую тварь, стоявшую перед Семецким на коленях. На ней была только белая нижняя юбка и Папа Софокл ухмыльнулся:

«Пусть она его зарежет. Таr угодно Господу.»

«Но не мне», – отрезала я.

А ирландка спросила по-русски, но с невыносимым акцентом: « …pochemu ti ne razdeveshsa ?»

«Беда, – все так же чванливо ответил Семецкий и попытался повалить проститутку на пол. – Все болит. Правда, мочусь без резей.»

« …a dengi? – встревожилась ирландка. – Est u teba dengi? »

«Конечно. Я позвоню и привезут много денег.»

« …komu ti pozvonish? »

«Байкалову, наверное.»

« …еto est dobryi chelovek? »

«Беда!»

« …а esli ego net na meste? »

«Тогда позвоню Синицыну»

« …еto toze est dobryi chelovek? »

«О, ёлы-палы! Прямо самаритянин!»

« …i u nego est dengy? »

«У Синицина-то?!»

Может, проститутку звали Долли.

Клонированная овца. Я ее ненавидела, потому что нож лежал на столе.

И Папа Софокл увидел нож. Его рука уже совсем недвусмысленно гладила мне ногу. « Segodnia dash mne? » Я никак на это не отвечала. Я вдруг увидела силуэт. Странный силуэт девчонки в голубоватом платьице камуфляжного рисунка… Где-то я ее уже видела… Аккуратные височки, подбритый затылочек, челка на лоб… Где? Где?… И вспомнила!

Салон «Зеленая пирамида».

Шепоток: «Колумбия». Но не «шаттл», как решил физик.

Оттолкнув меня, Папа Софокл сделал шаг. Он уже перестал бояться. Что-то блеснуло, свертываясь, и Папа Софокл в полный рост явился перед оторопевшей парочкой. « …eto Baikaloff ?» – успела спросить ирландка, но Папа Софокл уже завалил ее на стол, заваленный бумагами. Наверное, решил убить сразу всех зайцев. Показать мне, как он это делает на ирландке, а потом взять меня и угнать машину. Я расслышала, как он ухмыльнулся: « Segodnia dash mne? » – но Мертвая Голова не собиралась под него ложиться. Она крикнула по-русски: « …ty ne est Baikaloff! » и схватила нож. Не желая участвовать в их разборке, я втащила оглушенного Семецкого в машину.

«…закончить год с таким результатом!» – ошеломленно пробормотал он. И уставился на меня: «Ты кто?»

«Я твоя судьба.»

«Ёлы-палы!»

Но паниковать не стал.

«Что ты написал такого, – мрачно взглянула я на него, тыкая пальцем в сенсорную настройку, – что тебя решила зарезать ирландская проститутка?»

«Разве для этого надо что-то написать? У меня издательство… – Он вдруг заинтересовался: – Куда это мы отправляемся?»

«Ты ведь мечтал о Будущем…»

«Это так. От Будущего не отвертишься, – согласился он. – Тогда давай прихватим с собой Байкалова и Синицына.»

«А их зачем?»

«С ними весело.»

«Здесь тесно. Навестишь их могилки.»

«Ёлы-палы, мы едем так далеко?» – удивился Семецкий. мегаломаньяк – хочет выражать себя непрерывно

Я кивнула. Ближе нам нельзя. С Папой Гаем разберется милиция, но Мертвую Голову мне совсем не хотелось видеть. Я хотела согреть и утешить художника. Любить всю жизнь… Такой рыжий… И сладко пахло от него проституткой… Я сходила с ума, так хотела до него дотронуться. Почему-то девчонка в голубеньком платьице стояла передо мной… Как некий знак… «Лет по пятьдесят твои друзья еще протянут, – сказала я. – Правда, Байкалов начнет немного хромать и нюх потеряет, а у Синицына случится большая любовь… Хорошо, что в восемьдесят девять лет долго не любят…»

«Беда, – Семецкий удрученно уставился на меня умными выпуклыми глазами. Они поблескивали у него как в день зарплаты. Лобные доли… Голос… Он даже поднял руку: – Можно я скажу?… Если мы, правда, отправились в Будущее, то как там с тиражами моих книг?»

«Забудь про тиражи.»

«Но я хочу выпустить интересную книгу.»

«Не будь животным, Семецкий!» – я заплакала, так сильно любила. А он уже потихоньку осваивался: «Там, в Будущем… Что там будет?»

«Там будет много интересной работы.»

«Беда.»

«Там я сниму тебе мастерскую.»

Он шмыгнул носом и я не выдержала:

«Почему у тебя нос такой? Почему он такой…»

«Это со школы, – предупредил Семецкий. – Я бокс любил. Только не умел давать. Все больше получал. Привычка. – Он перехватил мой заплаканный взгляд и заторопился: – Вообще-то я не пью. Ты не думай. И ничего этого модного. Даже кофеин только врачи заставили.»

«В Будущем у тебя не будет соблазнов.»

«Беда, – выдохнул он. Но все же сломал гордость, выдал тайную тревогу, спросил словами классика, сразу видно, что много читал. – А там… В Будущем… Ну, где мы пойдем к Байкалову и к Синицыну… Там проститутки будут?» Наверное, вспомнил свою клонированную. Они наши музы, трогать их не надо, а то ращвоняются о женах и прочее

Я заплакала, так любила его. Снукер.

«Будут, – сказала я. – Только лучше.» Черные альпинисты НЕТ ДОСТУПА

И вдруг вспомнила книгу известного исторического беллетриста.

Там в этой книге некий офицер Ли, явившись из облачного, не столь уж однозначного Будущего, вот так же спросил: « Неужели все искусство – вранье? » А художник Пабло нагло ответил: « Вранье, вранье! Чистое вранье .» – « Но должна же быть какая-то возвышенная цель?» – не поверил художнику офицер Ли. И художник ответил: – « Возвышенная цель помогает меньше, чем владение техникой. »

Я смотрела на пульт и плакала.

В мерцающей полумгле мы всплывали сквозь тяжелые пласты времени.

На фоне волшебных световых сплетений, мгновенных пятен и разливающегося сияния художник Ю. Семецкий выглядел настоящим красавцем. Страшной тоталитарной красоты человек. Не то, что эти уроды с Монмартра. Лобные доли… Голос… Рука… Выпала в общий фрейм «Ты знаешь такую девчонку? – спросила я. – В голубоватом платьице с камуфляжным рисунком?» – «У которой затылочек выбрит? – обрадовался Семецкий. – И такая челка на лоб?» – «Вот, вот, – выдохнула я. – Кто это?» – «Да так… Дура одна…» – выдохнул и Семецкий, и засмеялся довольно. Все ему было уже хорошо. И сам был такой хороший. Вот только, дурак, дурак, не понимал, почему я плачу…