Владимир Щербаков - Семь стихий. Научно-фантастический роман

Он все знал заранее. Он готовился. И молчал… Ну да, ему же могли помешать. В первый раз он никому не сказал правды. Промолчал. И теперь он был там. А я?

Я ушел в свою каюту и мысленно беседовал сам с собой: а я?

Даже когда побережье таранят муссонные беспокойные ветры, Ольховский начеку: эли под укрытием, улететь с «Гондваны» можно только в самом крайнем случае. Что уж говорить о тайфуне?..

— Тайфун — это серьезно, — почти ласково пророкотал Ольховский, и я с готовностью кивнул. Я изо всех сил старался быть похожим на человека, который осознает опасность.

На юте «Гондваны» настоящий автопарк, эли стоят рядами, простые и универсальные, подводные и стратосферные, дальние и разведочные. Коллекция, любовно пополняемая Энно, внушает почтительное уважение к достижениям техники, но какой прок от этого собрания, если в кармане нет ключа от укрытия? Ключ — это все. И будь он у меня, я не пошел бы к Ольховскому и не тревожило бы меня по дороге предчувствие, закономерно оправдавшееся.

— Что вы знаете о тайфуне? — спросил он.

Вопрос показался мне чисто риторическим, но я вежливо ответил на него:

— Это ураган. Настоящий ураган. Нужно быть предельно собранным и внимательным.

— Да, это правда. С тайфуном шутки плохи. Обычный ураган средней силы или настоящий ураган, как вы изволили выразиться, по сравнению с ним легкий бриз. Знаете ли вы, сколько ядерных зарядов, каждый из которых делает выемку под водохранилище, упрятано в «Глории»?

— Ядерный эквивалент поражает воображение, я читал…

— Тридцать тысяч крупных ядерных зарядов. Вот с чем надо сравнивать энергию сильнейшего из тайфунов. Это не так уж мало и далеко выходит за рамки явлений, способных только поразить воображение. Как вы думаете?

— Пожалуй, — согласился я.

Теперь мне ясна стала тактика Ольховского: за беседой время пролетит незаметно, а там видно будет.

— А знаете, сколько атомных зарядов в обычной грозе? — спросил я, в свою очередь.

— Немного, — ответил Ольховский.

— Девяносто, — соврал я.

— Возможно, — снисходительно кивнул мой визави.

— В детстве мне приходилось гулять в грозу босиком тем не менее.

— Дети — смелый народ. Да что дети, и родители иногда попадаются отчаянные. Кое-кто именно в недостаточном воспитании ищет корни безответственности. Впрочем, это особая тема.

— Отважные летчики пересекали тайфун на самолетах. Я видел старые-престарые фото. Представьте себе древний самолет, эту неуклюжую машину из алюминия, в черном вихре урагана. И летчика. Думаю, тут нужна самая высокая степень ответственности, какую только можно себе представить. Для современного эля это не проблема. Любой из нас сделает это не задумываясь, если речь идет о жизни другого человека. О деле, наконец.

— Вы правы, любой способ хорош, если он последний, вынужденный. Я думаю, Ольмин отказался бы разделить место в эле. И как бы я или вы ни уговаривали его, не согласился бы покинуть Берег, если, конечно, нам удалось бы его разыскать там.

— Но попробовать стоит. Это наш долг.

— Ну еще бы! К нему уже послали два автоматических терраплана с приказом эвакуироваться. Давайте обсудим, в какую именно точку побережья направить автоматический эль. Мне кажется, он может находиться неподалеку от главной станции, например возле отражателя. Как вы думаете?

— Говорят, он молчит. Только радиоавтомат передает сводку об эксперименте. От его имени.

— Это детали.

— Думаю, можно нащупать и то место, где он сам. По линии связи. Уверен, что быстро найду его.

Наши взгляды встретились. До этого мы думали каждый о своем.

Между нами вдруг встала Валентина. Я не знаю, как это получилось. Но я вспомнил о ней. И он тоже.

— Шутки в сторону, — резко сказал он, — эль вы не получите. И хватит об этом.

— Мне нужна машина! — твердо сказал я.

— Зачем? — спросил Ольховский сурово.

— Помочь Ольмину. Вы хоть понимаете, что там происходит?

— Он сумасшедший!

— Как вы смеете!..

— Вы не получите машину! Пока тайфун не пройдет между берегом и «Гондваной». Оставим этот разговор.

На палубе было сумрачно, сыро, скользко, косой дождь хлестал с того самого часа, как мы отошли от берега. За спиной остался гостеприимный причал маленького тихоокеанского островка. У «Гондваны» начинался новый долгий маршрут: завтра небо станет ясным, ветер утихнет, откроется простор. А я?

И тут я наткнулся на Энно. Он быстро шагал мне навстречу, наверное, спешил укрыться от непогоды в каюте. Я загородил ему дорогу.

— Энно, мне нужен эль!

— Ты говорил с Ольховским?

— О чем с ним говорить… Конечно.

— Да… Но ведь он за тебя отвечает. Упросить нельзя?

— Ну что ты меня пытаешь, как будто сам не знаешь! У тебя есть ключ или нет?

— Я сдал его.

— Ну да, я и запамятовал, он отвечает за людей, а ты за машины, и потому все так удобно здесь устроились.

— Что ты говоришь!

— Пойдем! — Я взял его за рукав плаща и повел. Он послушно шел за мной, даже не пытаясь освободить руку.

Мы подошли к элям. Они стояли, поблескивая крутыми выпуклыми боками. Над ними опрокинулся купол, похожий на огромную линзу, — защита от непогоды. Я ударил кулаком по голубоватому прозрачному пластику. Он спружинил и отозвался мягким певучим звуком.

— Давай ключ, — сказал я Энно. — Я все возьму на себя.

Он молчал и грустно улыбался. Тогда я понял, что у него действительно нет ключа. Ни при себе, ни в каюте. «Энно, Энно, — подумал я, — не так уж часто я встречался с тобой, но успел выдумать тебя с головы до ног, и вовсе ты, оказывается, не такой, каким показался мне в тот первый день три года назад, когда мы охотились на манту».

Я отпустил его. Он пошел ссутулившись, потом оглянулся, остановился, словно раздумывая, снова подошел ко мне.

…И мы вместе долбили голубой пластик ломом, и пинали его ногами, и поджигали с помощью старинной паяльной лампы, которую он хранил в своем сундучке, и резали самозатачивающимся старинным кинжалом и просто ножом. И, обессилев, царапали алмазом, поливали химикалиями и снова пинали ногами и били кулаком.

А потом старик, запыхавшись, принес под плащом лучевой пистолет, что меня немало удивило, и мы палили поочередно, словно по мишени, по входному блоку, а пластик, пружиня, отступал и с певучим мягким звуком возвращался на место, в мгновение ока затягивая раны и рубцы. Укрытие не поддавалось.

Через четверть часа я изнемог, и мы ушли, побежденные, покорившиеся, тихо, как отходят шлюпки от ночного причала.

Я мучительно искал выход. Если связаться с Никитиным? Через час, от силы через два он будет здесь, на борту «Гондваны». Полетим вместе. Или нет… Лучше я его оставлю здесь на некоторое время. Но как осуществить этот простой план, если даже обычный видеофон расположен в каюте Ольховского? Вторая установка у его помощника, но воспользоваться ею тоже нельзя без его ведома. А в том, что согласия на прибытие эля не будет, я не сомневался. У Ольховского неуязвимая позиция: он считал, что отвечает за меня. Переубедить я его не мог. Потому что он был прав. Как же он примет Никитина, если тому надо следовать прямехонько через кольцо тайфуна, а если обогнуть его, то воздушная экспедиция лишится смысла из-за невосполнимых потерь времени. Уж он-то сообразит, что будет после… Придется разрешать Никитину обратный полет. Или мне вместо него. Или нам обоим.