Джон Кристофер - Когда пришли триподы

Она смотрела на меня, а на щеках у нее были слезы. Она хотела придвинуться ко мне, но я сам это сделал и поцеловал ее.

– Постараюсь.

Мы заняли позицию ранним утром, солнце отражалось в снегу и в озере далеко внизу. Началось ожидание; мы ждали час, но казалось – гораздо дольше. В одном месте, на склоне к западу от нас, груда снега шевельнулась: похоже, что вот-вот начнется естественная лавина, но постепенно снег успокоился, и все снова стихло.

Папа в сотый раз взглянул на часы. В этот момент, следуя той же дорогой, из-за той же скалы, что и в прошлый раз, показался трипод: в трехстах – четырехстах метрах под нами и на двойном таком расстоянии к западу. Теперь нужно было правильно рассчитать время выстрела из дробовика Йона.

Встав, папа направил ружье на снежный склон. Трипод приближался неуклюжей ковыляющей походкой – металлический паук, потерявший все ноги, кроме трех. Сверху он казался маленьким и не опасным.

Как обманчиво это впечатление! Мы смотрели на долину, за которой простиралась обширная земля белых гор, но за ней когда-то были большие города. И сама возможность того, что этот металлический паук ползет без всяких преград по отдаленной альпийской долине, была мерилом нашего унижения. Я вспомнил, как Дикий Билл рассуждал о Близких Контактах Абсурдного Рода. Никто не воспринимал серьезно существа, скрывающиеся в треножниках, пока не стало слишком поздно.

Нет, не слишком. Я не приму этого. Пока хоть горстка людей остается свободной, надежда не умирает. Папа прав: мы должны рисковать, чтобы бороться с ними, потому что без борьбы все будет потеряно.

Я видел, как сгибается палец, спускающий курок. Слишком рано! Трипод еще в ста метрах от того места, где пройдет лавина. Я хотел крикнуть, удержать папу… Раздался выстрел, гром раскатился в неподвижном холодном воздухе.

…И ничего не случилось. Снег оставался ровным, неподвижным. Под нами трипод продолжал свое движение. Папа выстрелил из второго ствола, снова раскатился гром. Я слышал шепот Энди:

– Давай! Ради Бога, давай!..

И вот медленно, очень медленно снежная поверхность подернулась рябью, снег неторопливо заскользил вниз.

Он постепенно набирал скорость, вначале двигался не быстрее ребенка. Тут я почувствовал, что папа не слишком рано выстрелил, а наоборот, слишком поздно. Трипод продолжал идти, ни его шаг, ни направление движения не изменились. Он пройдет к тому времени, как накатится лавина. Я почувствовал, что от гнева и отчаяния готов заплакать.

– Давай! Давай!

Это папа. Я услышал свой голос, кричащий: «Давай!» Как будто я призывал горы, родившую нас планету на помощь. Все трое мы теперь кричали, прося помощи у пустого неба.

А лавина набирала скорость, расширялась, вспенивалась, полетели в воздух огромные камни, как кусочки гравия. Как будто вся поверхность горы пришла в движение. Звук, как Йон и рассказывал, был титаническим, будто тысячи гигантов закричали в гневе. Все быстрее и быстрее двигалась лавина, потом вдруг прыгнула и устремилась вниз, как зверь… и сомкнулась над триподом, похоронив его. Когда лавина наконец остановилась, под нами лежала ровная поверхность снега.

В начале лета я сидел у выхода из тоннеля с Энди и Руди. Мы были сплоченной группой – приходилось быть при нашем образе жизни, – но с ними мне было лучше, чем с Хансом и Дитером, мальчиком, которого мы взяли перед Рождеством. Еще больше мне нравилась Ханна, но это уже другая история; тут дело не просто в сидении и ленивых разговорах.

Мы говорили о триподах и о лавине. Много недель мы ждали мести или хоть какого-нибудь ответа. Ничего не было. Мы поддерживали постоянную охрану, но ничего не происходило; и новый трипод не появился.

Потом, когда снег начал таять, патруль – к несчастью, меня в нем не было, – наблюдал странную картину. Два трипода вползли в долину и приблизились к месту, где из-под снега начала показываться полусфера. Они несколько минут рылись в ней своими щупальцами, затем удалились в том же направлении, откуда пришли. Когда они исчезли, обломки трипода взметнулись вверх в языке пламени.

Я говорил, что эти двое явились в ответ на какой-то радиобуй. Энди покачал головой и ответил:

– Не имеет смысла. Зачем ждать столько времени? Они с самого начала знали, что что-то случилось, когда он не вернулся на базу.

– Знать, что что-то случилось, совсем не то, что знать, где это случилось. Передатчик, должно быть, был блокирован снегом. А потом, когда снег растаял…

– Им нужно было только послать по тому же маршруту другого трипода и посмотреть. Они этого не сделали.

– Откуда мы знаем? Мы ведь не все время следим.

Энди помолчал, и когда я уже думал, что выиграл спор, сказал:

– Потому что второй трипод оставил бы следы в снегу. Я думал, это очевидно.

Пока я пытался придумать ответ, Руди сказал:

– Я думаю, они с самого начала знали.

Я коротко спросил:

– Почему?

– Потому что они не осматривали обломки. Только взорвали их.

– А почему они столько ждали? – вмешался Энди. – Почему не сделали этого сразу?

Руди пожал плечами:

– Не знаю. Я знаю только, что мы в сущности очень мало о них знаем. Главное, что они не послали другого трипода в эту долину. Немного, но все равно лучше.

Его спокойствие успокоило меня. Он сказал правду. Мы смогли уничтожить трипода, и в этом маленьком уголке земли другой не пришел ему на смену. Я вспомнил рассуждения о том, что они из болотного мира. Может, горы им незнакомы, может, они решили в будущем держаться от них подальше. Маленькая победа, но кое-что для начала.

Несколько минут мы молчали. Солнце ярко горело над головой. Вокруг нас пробивалась зеленая трава, показались цветы десятка расцветок, а вверху, на фоне голубого неба, медленно плясала пара бабочек. Ленивый день – подходящий день для игры в теннис, велосипедной прогулки, может, для рыбной ловли… а потом дома душ, чай, телевизор.

Энди сказал:

– Мне понравилась мысль Мартина о длительных походах.

Они все звали папу Мартином, и не от недостатка уважения. Все внимательно слушали, когда он говорил. Но он больше других разговаривал теперь со мной, и я называл его папой.

Руди сказал:

– Да. Наберем больше добровольцев, если пойдем дальше.

Но как много нам еще предстояло сделать! Конца не будет ни при нашей жизни, ни даже через столетия. Но мы по крайней мере начали. Я думал о тех, кто придет за нами, – может, когда-нибудь трое похожих на нас будут лежать на этом самом месте на солнце, смотреть на бабочек, но они увидят свободное человечество.

Наша работа – моя работа – заложить прочный фундамент, чтобы это могло произойти.