Эдгар Пенгборн - Зеркало для наблюдателей

Ни малейшего расслабления. Неестественная юношеская вежливость:

— Может быть.

— Он ничего не был должен Афинам и имел возможность спорить о том, что несправедливые законы могут быть нарушены, дабы послужить великим. Но он не стал спорить. Он устал.

— Почему? — спросил Анжело. — Почему кто-то может желать умереть?

— Потому что устал. После семидесяти лет так бывает.

А что еще мне оставалось сказать? Я раздумывал, подходящ ли такой разговор для данного момента или я все же перегнул палку… Во всяком случае, я попытался дать ему понять, что уважаю его умственные способности, и это могло в будущем мне помочь. Думаю, если бы мне пришлось ловить своими неуклюжими руками мыльный пузырь, я оказался бы в более легком положении, — пусть бы он даже лопнул, ничего бы особенного не произошло. И продолжая разыгрывать из себя «мистера Майлза», я спросил:

— Интересно, не побеспокоит ли моя работа других жильцов? У меня достаточно шумная старая машинка.

— Не-а. — После такого поворота в прозу жизни Анжело успокоился. — Между комнатами ванная мистера Фермана и туалет.

Комната над вами свободна, а живущие на верхнем этаже старые леди и Джек Макгуайр… Нет, они вряд ли услышат стук машинки. Мы внизу тоже — ваша комната находится над кухней. Не берите в голову!

— Даже если я разобью инфинитив? [10] В оригинале игра слов; грамматический термин split infinitive в дословном переводе звучит как «разбитый инфинитив».

Он засунул в рот палец и щелкнул им: как будто пробка вылетела из бутылки с шампанским.

— Даже если вы будете обращаться со спондеем, как с ямбом. [11] Спондей и ямб — термины из теории стихосложения.

— Ого! Не подождешь ли ты, пока я тоже стану образованным?

Он мило улыбнулся и исчез.

И это ребенок, которого Намир хочет пристегнуть к себе, подумал я. Вот с этого момента, Дрозма, меня по-настоящему начала мучить загадка самого Намира. Я должен признать: и для человека, и для марсианина вполне возможно увидеть нечто прекрасное, осознать, что оно прекрасно, и немедленно захотеть уничтожить его. Я знаю, что это так, но не понимаю и никогда не пойму подобного желания. Неужели не ясно, что краткость жизни должна служить напоминанием: уничтожать красоту значит уничтожать самого себя?

Я волновался из-за пустяков, как волновался бы всякий человек в новом для него окружении. Я повторил «Правила поведения Наблюдателей». Меня очень беспокоила опасность того, что пустяковая царапина способна обнаружить оранжевый цвет нашей крови. У меня есть милая привычка сдирать кожу на голенях и украшать синяками руки. То, что у нас пульс бьется с частотой один раз в минуту, не только риск, но и достойно сожаления. Ведь я вынужден быть очень осмотрительным при близких контактах и всячески избегать врачей — их обязательно заинтересует подобная аномалия. Работа Наблюдателя должна стать более интересной и более безопасной (не забыть и о проблеме лошадей), как в старые времена, когда магия и суеверия были шире распространены и всячески работали на нас.

Я крутил в руках сверток с бронзовым зеркалом, пытаясь угадать смысл ваших слов, Дрозма. Я не разворачивал его. Я вдруг пожалел, что не рассмотрел его как следует еще в Северном Городе. Вы несомненно полагали, что я подобным образом и поступлю, но последние минуты пребывания в Городе были заполнены неотложными делами, а я уже изучил так много человеческих древностей, что моя любознательность пребывала в глубокой спячке. В общем, я не познакомился с зеркалом до тех пор, пока его сущность не застала меня врасплох. Но это случилось позже, а в тот вечер я спрятал сверток в комод, под одежду, и, намереваясь поближе познакомиться с городом, вышел на прогулку.

Я встретил Шэрон Брэнд.

Конкретной целью моей прогулки были масло, хлеб и нарезанная ломтиками ветчина, хотя я, буде возникнет в том необходимость, не собирался манкировать и обязанностями Наблюдателя.

Развлечения в субботний вечер, как правило разнообразием не отличаются. Народ болтается по улицам, всеми доступными средствами убивая время, ругает погоду и рассуждает о политике.

Я направился в сторону более грязного конца Калюмет-стрит и почти тут же нашел то, что мне требовалось. Это был крошечный угловой магазинчик в трех кварталах от дома номер 21. На вывеске горели буквы «ПРО.У.ТЫ».

Магазинчик был пуст, только из-за прилавка торчала детская головка. Я подошел ближе. Это оказалась девочка лет десяти, читающая книжку комиксов. Она сидела на стуле, положив левую ногу на другой стул. Правая нога ее обвивала левую так легко, как будто напрочь была лишена костей. Подобная легкость достигается длительными тренировками, но здесь, похоже, о тренировках и речи не шло: просто девочке было удобнее сидеть именно в этой позе.

Я рассматривал витрину, ожидая, пока читательница обратит на меня внимание, но она была далеко-далеко отсюда. Из ее рта, придавая детской физиономии неожиданно глубокомысленный вид, торчала деревянная палочка от леденца. Картину дополняли курносый нос и темные рассыпавшиеся по плечам волосы.

— У вас самообслуживание?

Не поднимая глаз, она кивнула и произнесла:

— Фофифэ фофэфу?

— Еще бы!

Она пролепетала по-младенчески, но это не значит, что я ошибся в возрасте. Просто она не видела срочной необходимости вытащить изо рта свою долгоиграющую соску, но желала знать, не хочу ли я составить ей компанию.

Впрочем, она тут же взглянула на меня — глаза цвета потрясающей океанской синевы смотрели оценивающе, — раскрыла коробку, с трудом разлепила губы и сказала:

— Ну берите, черт! Они всего за пенни, черт. — Она поменяла ноги, обернув левую вокруг правой. — Вы так не можете!

— Кто сказал, что не могу?

За прилавком был третий стул. Я тут же устроился на нем и продемонстрировал свое умение. С нашими-то костями и мышцами я, конечно, имел перед ней преимущество, но проявил максимальную осторожность, чтобы не превысить человеческие возможности. Тем не менее она была слегка ошеломлена.

— У вас неплохо получается, — признала она. — Резиновый человек… Вы забыли ваш леденец.

Она достала из коробки и бросила мне лимонный леденец. Я занялся им без промедления, и мы тут же стали друзьями.

— Смотрите, — сказала она. — Черт, могло так случиться само собой?.. Я имею в виду, взаправду.

Она повернула в мою сторону книжку комиксов. На странице присутствовали космонавт и красивая дама самого разнесчастного вида. Дама была привязана ремнями к метеору — не удивлюсь, если здесь не обошлось без участия Сил Зла, — и космонавт спасал ее от столкновения с другим метеором. Спасение заключалось в уничтожении другого метеора с помощью лучевого ружья. Работа выглядела тяжелой и героической.