Андрей Кивинов - Ночь накануне

— Отто, я верю тебе! Твоя партия должна встать во главе государства!

— Когда я пытаюсь убедить тебя — я пытаюсь Убедить массы! Психика широких масс — это психика женщины. Она совершенно невосприимчива к слабому и половинчатому! Душевное восприятие женщины недоступно аргументам абстрактного разума, оно поддается инстинктивным стремлениям и силе! Женщина охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять слабого! Масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит! Масса чувствует себя удовлетворенной лишь таким словом, которое не терпит рядом с собой никакого другого! Масса ценит беспощадную силу и скотски грубое выражение этой силы, перед которой она в конце концов пасует! — Он патетично обвел рукой пустой осенний парк и снова сунул ее в карман плаща. — Да будет нашим руководителем разум, а нашей силой — воля! Пусть сознание нашего священного долга поможет нам проявить достаточно упорства в действии! В остальном — да поможет нам Господь Бог, да послужит Он нам защитой! Самые мудрые идеи ни к чему не приведут, если у нас не хватит физической силы их защитить! Милосердная богиня мира нисходит только к сильному, прочный мир могут завоевать лишь те, кто опирается на реальные силы! Господь Всевышний, благослови наше оружие, окажи ту справедливость, которую Ты всегда оказывал! Террор можно сломить только террором! Успех на нашей земле сужден только тем, у кого будет достаточно решимости и мужества! Мы ведем борьбу за такую великую идею, за которую не грех отдать последнюю каплю крови! Господь Бог, ниспошли благословение нашей борьбе!

— Я боюсь за тебя, Отто. Ты изматываешь себя. Зачем тебе все это?

Из-за кустов мне было видно, как вдалеке на дорогу вышел Тимур и зашагал вперед. Через несколько секунд он выйдет из-за поворота и окажется в двадцати метрах напротив Отто.

— Мне, Марта? Мне? Мне — ничего не надо, — отрезал Отто, размахивая левой рукой. — Я мог остаться в стороне, мог беззаботно прожить свою жизнь, как сытая свинья в стаде! Но пока мой народ несчастен и угнетен — будет продолжаться моя борьба! Бороться я могу лишь за то, что я люблю. Я люблю Германию! Не нужно стыдиться лучшего в себе! Дорогу осилит идущий. Я люблю свою родину и готов умереть в борьбе. Перед лицом этой великой цели никакие жертвы не покажутся слишком большими. Движению нашей партии не смогли повредить никакие преследования, никакая клевета, никакая напраслина. Из всех преследований оно выходило все более и более сильным, потому что идеи наши верны, цели наши чисты и готовность наших сторонников к самопожертвованию — вне всякого сомнения. Наше дело правое, враг будет разбит, и победа будет за нами!

— Карл Отто капут! — громко произнес Тимур, появляясь из-за поворота.

Сперва я подумал, что Тимур выстрелил и попал Отто в бедро: карман плаща, в котором Отто держал руку, взорвался, разбрасывая куски ткани, и через долю секунды в воздухе распластался грохот выстрела. Я не сразу сообразил, откуда он раздался, — смотрел не отрываясь на этот развороченный карман. И лишь когда из него вылез ствол парабеллума и раздался второй выстрел, я все понял. А подняв взгляд, понял, почему не стреляет Тимур, — свободной рукой Отто держал Марту за шею и, полуобняв своим плащом, загораживался ее телом от Тимура и от лавочки, где должны были сидеть Пашка и Анка.

До Марты тоже не сразу дошло, что происходит, — лишь через секунду она оглушительно завизжала, но ее визг утонул в третьем выстреле парабеллума.

Тимур был прав, когда говорил, что «Fire Mission» дает отличную боевую подготовку даже тем, кто никогда не держал в руке ничего, крепче джойстика. Если я скажу, что в следующий миг очнулся, вернулся к реальности и начал действовать, — это будет красиво, но неправда. Я не вернулся к реальности. Наоборот: почувствовал себя в игре, знакомой и привычной. И меня не смущало, что перед глазами нет рамки монитора, а рукоять джойстика непривычно плоская и холодит ладонь. И не имело значения, что стрелять в этой игре положено указательным пальцем, а не большим — мозг сам переключил в голове сигнальные каналы, не тревожа сознание пустяками.

А я сделал все, как надо: без губительной суеты, одним точным движением ствола уложил точку прицела на висок Отто и в следующий миг, когда рука послушно окаменела, нажал спуск.

Правда, перед тем как голова Отто дернулась, он еще успел выстрелить из своего парабеллума в четвертый раз.

Затем его колени подогнулись, грудь выгнулась и голова безвольно упала на плечо. Он неуклюже осел на дорожку, а потом опрокинулся на спину, как длинное, нескладное полено.

Я сделал еще два контрольных выстрела, превративших макушку Отто в кашу, когда издалека раздался крик Тимура: «Уходим!»

Последнее, что я увидел, уже нащупывая кнопку, — это была Марта. Она упала на колени и расставила руки крестом, пытаясь уже сама своей грудью заслонить Отто от Тимура. А последнее, что я услышал, был ее крик, полный священного ужаса: «Не смейте!!! Не смейте!!! Так нельзя…»

Я был уверен, что мы вернемся в бункер, но очутились мы в светлом и теплом лесу. Дышалось здесь по-весеннему, солнце палило ярко, пробиваясь сверху сквозь листву, ветерки дули, казалось, сразу со всех сторон, и отчего-то закладывало уши. Толстые, ухоженные солнцем стволы непонятных деревьев уходили высоко вверх и взрывались кронами. Под ногами была не земля, не трава и не мох — сплошной светлый ковер из коры, щепок и прочего деревянного мусора, сухого и пропаленного солнцем.

Я обернулся — и встретился с восторженным взглядом Пашки.

— Ес! — крикнул Пашка и с восторгом хлопнул меня по плечу. — Мы сделали это! Мы уничтожили анфюрера!

В этот миг прямо из воздуха беззвучно возникла Анка и тоже огляделась изумленно и восторженно. А потом они оба уставились куда-то за мою спину. Я резко обернулся.

На земле сидел Тимур, стиснув зубы. Ладонью он сжимал простреленное плечо, и эта рука была в крови. И хоть я помнил, что двух пальцев не хватало и раньше, все равно выглядело страшно. В крови было и само плечо, и весь рукав. Кровью залит был даже «узи», валяющийся рядом на земле.

Мы, не сговариваясь, бросились к нему.

— Без паники, — негромко скомандовал Тимур. — Пашка, рюкзак ко мне. Анка, перевязывать умеешь? Сейчас научу.

Тимур порылся в рюкзаке окровавленной рукой, не глядя вколол себе в плечо один тюбик и аккуратно начал его то ли массировать, то ли ощупывать.

— Значит, так, — сказал он. — Пустяковая царапина. Сквозное пулевое, кость почти не задета. Чего ты смотришь, Анка, не видишь, кровь идет? Бинтуй! Обезболивание, перевязка, антибиотик — и миссия продолжается.

Несколько минут Анка сосредоточенно бинтовала плечо, но у нее получалось плохо.