Роберт Говард - Чёрная гончая смерти

Его толстые губы застыли в мертвой усмешке убийцы и он, прищурясь, поднял револьвер в правой руке. Мое тело напряглось, я отчаянно искал какую-то уловку, пытаясь спасти жизнь. Мои ноги не были связаны, но руки скованы и малейшее их движение отзовется горячим свинцом, пронзящим мой мозг. Я лихорадочно погрузился в глубины черного фольклора в поисках полузабытого суеверия...

- Эти наручники принадлежали Джо Сорли, верно? - осведомился я.

- Ага, - усмехнулся он, продолжая целиться. - Я взял их у него заодно с пушкой после того, как пробил ему голову прутом от решетки. Мне показалось, что они на что-нибудь сгодятся.

- Знай, если ты убьешь меня в наручниках, то будешь проклят навек! Разве тебе неизвестно, что убивая человека с крестом, ты навеки навлекаешь на себя гнев его призрака?

Он резко опустил оружие и его ухмылка превратилась в злобный оскал.

- Что ты хочешь сказать, белый человек?

- То, что сказал. Внутри одного из колец нацарапан крест. Я видел его тысячу раз. А теперь стреляй - и я утащу тебя в ад.

- Которое кольцо? - рявкнул он, угрожающе поднимая рукоять револьвера.

- Найди сам, - хмыкнул я. - Валяй, что ж ты не стреляешь? Надеюсь, ты успел отоспаться вволю, потому что я позабочусь о том, чтобы ты никогда не уснул снова. Ночью, под деревьями, ты увидишь над собой мое насмешливое лицо. Ты услышишь мой голос в ветре, стонущем в кипарисах, а когда закроешь глаза в темноте, то почувствуешь мои пальцы на свое горле.

- Заткнись! - проревел негр, потрясая револьвером. Его черная кожа приобрела пепельный оттенок.

- Заставь меня заткнуться, если посмеешь! - Я с трудом приподнялся и сел, но тут же с руганью упал на землю. - Будь ты проклят, у меня сломана нога!

При этих словах его сероватая кожа снова стала эбеновой, а красноватые глаза зажглись решительностью.

- Говоришь, сломана? - Он обнажил блестящие зубы в хищной ухмылке. Должно быть, крепко упал, когда я тебе врезал.

Положив оба револьвера на землю подальше от меня, он наклонился надо мной, нащупывая ключ от наручников в кармане своих бриджей. Его самоуверенность была оправдана - разве я не был безоружен и беспомощен со сломанной ногой? Мне ни к чему были оковы. Нависая надо мной, Брэкстон повернул ключ в старомодных наручниках и сорвал их с моих рук. Но в тот же миг мои руки жалящими змеями прыгнули к его черному горлу, жадно сомкнулись на нем и потянули негра вниз.

*

Меня всегда интересовало, чем могла закончиться схватка между мной и Топом Брэкстоном. Вообще-то, не подобает завязывать ссоры с чернокожими, но меня охватила свирепая радость и мрачное удовлетворение при мысли о том, что вопрос нашей сравнительной доблести будет окончательно решен, причем победителю достанется жизнь, а побежденному - смерть.

Едва я схватил его, как Брэкстон догадался о том, что я провел его, заставив освободить и, к тому же, не был покалечен. Негр мгновенно взорвался ураганом ярости, способной расчленить противника помельче меня сложением. Мы катались по сосновым иглам, слепо колотя друг друга.

Предлагая читателю элегантную повесть, мне следовало поведать о том, как я победил Брэкстона сочетая высокий интеллект, боксерский навык и научный подход, покоряющие грубую силу. Но хроника событий обязывает меня придерживаться фактов.

Разум играл в этой битве лишь незначительную роль. Он помогал мне не более, чем любому, кто оказался в объятиях гориллы. Что касается сноровки, то негр способен был четвертовать среднего боксера или борца голыми руками. Изобретенная человеком наука была бессильна против таящихся в теле Брэкстона молниеносной быстроты, тигриной ярости и ломающей кости могучей силы.

Это было все равно что драться с диким зверем, и я принял игру противника. Я дрался с Топом Брэкстоном, как дерутся речные жители, как дерутся дикари или самцы-соперники гориллы. Грудь о грудь, мускул пересиливает мускул, железный кулак бьет в твердый череп, колено - в пах, зубы рвут плоть и мышцы, пальцы колют, рвут, рубят. Мы забыли о револьверах, мы перекатывались через них с полдюжины раз. Каждый из нас был одержим одним желанием, одной слепой, застилающей мозг алой пеленой жаждой убить голыми руками, рвать и увечить противника до тех пор, пока он не превратится в неподвижную груду окровавленного мяса и раздробленных костей.

Не знаю, как долго мы дрались; время растворилось в налитой кровью вечности. Его пальцы были железными когтями, терзающими плоть и бьющими по кости под нею. Моя голова пошла кругом от ударов о твердую землю, а боль в боку говорила о том, что у меня сломано по меньшей мере одно ребро. Тело будто плавало в море боли, мучительным ожогом горели вывернутые суставы и мускулы. Моя одежда превратилась в лохмотья, напитанные кровью из надорванного уха. Но я не только терпел мучительное наказание - я платил той же монетой.

Факел был сбит наземь и кто-то отшвырнул его ногой, но он продолжал прерывисто тлеть, освещая зловещим тусклым светом это первобытное зрелище. Его пламя было менее красным, чем жажда убийства, туманящая мои слабые глаза.

Сквозь красный туман я видел белые зубы противника, поблескивающие в ухмылке мучительного усилия белки закатившихся глаз на окровавленной маске. Я изуродовал его лицо до неузнаваемости; От глаз и до пояса его черная шкура была исполосована алым. На наших телах пенился пот, по которому напрасно скользили наши скрюченные пальцы. Наполовину вырвавшись из его медвежьих объятий, я напряг все до единого мускулы, вложив их силу в мой кулак - и ударил негра как кувалдой по челюсти. Послышался треск кости и непроизвольный стон; хлынула кровь и челюсть непроизвольно повисла. Кровавая пена покрыла вялые губы, черные, терзающие пальцы впервые ослабли и я почувствовал, что давящее меня огромное тело обессилело. С моих разбитых губ слетел удовлетворенный стон хищного вожделения и мои пальцы, наконец, сомкнулись на его горле.

Брэкстон упал навзничь, я очутился сверху и навалился ему на грудь. Его слабеющие пальцы вяло попытались вцепиться ногтями в кисти моих рук. И тогда я задушил его, медленно, не пользуясь приемами джиу-джитсу или борьбы - просто с помощью грубой зверской силы, отгибая ему голову все дальше и дальше назад, пока толстая шея не хрустнула как гнилая ветка.

В опьянении сумбурной битвой я даже не заметил, как он умер, не подозревая, что именно смерть расплавила подо мной эти железные мускулы. Ошеломленно поднявшись на ноги, я машинально топтал ему грудь и голову до тех пор, пока кости не подались под моими каблуками и лишь тогда я понял, что Топ Брэкстон мертв.

Я рад был бы обессиленно рухнуть на землю и потерять сознание, не ощущай я смутно, что моя работа еще не закончена. Пошарив онемелыми руками, я отыскал револьверы и, пошатываясь, побрел между сосен к хижине Брента дорогой, указанной мне врожденным опытом лесного жителя. С каждым шагом мое закаленное тело восстанавливало силы.