Ричард Матесон - Пляска мертвецов

— Пей, не бойся. — Слова Бада донеслись через стол как будто с другого конца света. — Чга-луга-лег!

— Будет здорово, вот увидишь. — Это Лен, думая о чем-то своем. Пальцы его снова искали мягкое податливое тело. Под столом они сразу успокоились.

Пегги не хотела пить, она боялась пить. Голос матери возвращался к ней. Никогда, если идешь на свидание. Никогда, прошу тебя. Она приподняла стакан.

— Дядюшка Бадди поможет тебе.

И вот уже дядюшка Бадди прислоняется к ней, виски уже ударило ему в голову. Дядюшка Бадди берет холодный стакан и подносит его к трясущимся хорошеньким губам.

— Будь умницей, Олив Пегги Ойл. Раз и…

Но девочка не слушалась. Она закашлялась, и несколько зеленых капель запачкали ей платьице на груди. А жгучая влага тем временем достигла желудка и огненными ручейками потекла по всем жилочкам.

Бэнгити бум, крэш смэш ПУМ! Это барабанщик нанес завершающий смертельный удар по тому, что в давние времена называлось вальсом влюбленных. Свет погас. Пегги все кашляла и терла глаза. В дыму, в подвале, в другом измерении.

Она почувствовала, как невидимая рука Бада сильно сдавила плечо. И вот, в темноте, она потеряла равновесие, стала куда-то падать, и падение это остановил влажный горячий рот, властно прижавшийся к ее губам. Пегги инстинктивно отдернулась, и в этот момент вспыхнули пурпурно-красные огни. Пестрое цветное лицо Бада отодвинулось. Он выдохнул — лучше и не надо — и потянулся к выпивке.

— Посмотрите, хмур, вон туда смотрите, — мрачно воодушевляясь закричал Лен. Он уже делал руками, что хотел.

Внутри у Пегги все перевернулось. Ей захотелось заорать, вскочить и, самое главное, бежать, бежать, куда угодно, лишь бы подальше от этой темноты и тошнотворного дыма. Но рука однокашника цепко удерживала ее на стуле, и Пегги подняла глаза. Прямо перед собой она увидела бледное, отвратительное лицо мертвого человека. Он стоял у микрофона на краю сцены, и микрофон завис над ним подобно железному пауку.

— Дамы и господа, минуточку внимания, — раздался невыразительный потусторонний голос. Взгляд его хаотично блуждал над головами зрителей, испуская зловещее мерцание. У Пегги остановилось дыхание. Тонкие щупальца болотисто-зеленой жидкости уже прошли сквозь стенки желудка, обожгли грудь. Веки отяжелели, глаза то смыкались, то открывались. Мамочка, возникло откуда-то из самых глубин ее мозга дорогое слово. Возникло и затрепетало, вырвавшись наконец на свободу. Мамочка, забери меня домой.

— Мы должны предупредить вас. То, что вы сейчас увидите, предназначено только для закаленных сердец и крепких нервов, — голос звучал приглушенно, словно из-под земли, — если же вы в себе не уверены, вам лучше уйти отсюда прямо сейчас. Мы ничего не гарантируем и не несем никакой ответственности. И мы не можем позволить себе содержать в штате врача.

Но смеха в ответ не последовало. «Брось трепаться и катись ты…» — буркнул сам себе Лен. У Пегги ногти врезались в кожу.

— То, что вы сейчас увидите, — представление продолжалось, и голос стоящего на сцене постепенно приобретал уверенность и звучность, — это не дешевая сенсация, напротив это честный научный опыт.

— Хмур для дур! — реакция Бада и Лена была быстрой и непроизвольной, как слюноотделение у подопытной собаки.

В 1987 году присказка эта настолько вошла в обиход, что употреблялась уже как некая форма вежливости в ответ на любое упоминание «Ходячих Мертвецов» в вашем присутствии. В послевоенном законе существовала лазейка, разрешающая показы такого рода, но при одном условии — с предварительным устным научным разъяснением. Однако последовало столько злоупотреблений и вольных толкований этой оговорки, что всем в конце концов стало на это наплевать. А слабое правительство смотрело на подобные нарушения сквозь пальцы.

Когда свист и улюлюканье улеглись, выступающий поднял руки и молчаливо благословил и продолжал.

Пегги не отрываясь следила за заученными движениями его губ. Сердце ее с трудом наполнялось кровью и медленно, судорожно сжималось. Ноги начали деревенеть. Но все отступало по мере того, как приятное жжение проникало в глубины ее тела, а пальцы все судорожнее сжимали запотевшее стекло. Я хочу уйти. Пожалуйста, забери меня домой, — последним усилием воли обратилась она к матери.

— Итак, дамы и господа, — эта была последняя вступительная фраза, — возьмите себя и друг друга в руки.

Прозвучал гонг, заполнив пространство вибрирующим звуком, и вслед за гонгом хриплый человеческий голос медленно объявил:

— «Ходячие Мертвецы!»

Сейчас на сцене никого не было. Микрофон исчез куда-то вверх. Зазвучала музыка — приглушенная духовая мелодия. Джазовая интерпретация физически ощутимого мрака. В основе ее бьющийся, пульсирующий стук барабанов, на который нанизывались печаль саксофона, зловещий тромбон и обузданное блеяние трубы. Мелодия проникала в тебя независимо от твоей воли.

У Пегги холодок пробежал по спине, она резко опустила глаза и не мигая смотрела на мутную белизну поверхности стола. Вокруг только дым и темнота, духота и ревущая слух музыка.

Сама того не замечая, движимая импульсом нервного страха, Пегги отхлебнула из стакана. Ледяные капли смочили горло и пищевод, все ее тело снова содрогнулось. Но крепость напитка сразу же пустила горячие ростки в ее венах, ощущение немоты достигло висков. Губы разомкнулись, выпуская тяжелое дыхание.

Комната наполнилась перекатывающимся бормотанием, казалось, будто ветер играет с ивами у реки. Взгляд Пегги никак не поднимался на пурпурную тишину сцены, будучи прикованным к светящемуся колыханию в стакане. Мышечные волокна желудка туго натянулись, чутко прислушиваясь к биению сердца. Я бы хотела уйти . Пожалуйста, давайте уйдем отсюда.

Диссонанс достиг климакса. Медные звуки отчаяния пытались сливаться воедино, но гармония не получалась.

Кто-то ущипнул Пегги за ногу. Это оказалась рука Поппи. Морячок возбужденно шептал:

— О, Олив Ойл, побудь со мной-л.

Пегги почти ничего не чувствовала и не слышала. Рука автоматически взяла стакан, еще раз ощутив выступившие на его поверхности капли, и поднесла ко рту. Прохлада в горле моментально превратилась в обжигающую теплоту во всем теле.

ВОТ ОНО!

Занавес открылся так внезапно, что она почти выронила стакан. Он стукнулся о поверхность стола, и зеленые болотные фонтанчики выплеснулись наружу, дождем окропив ее руку. Музыкальная картечь невыносимо звонко ударила по перепонкам. Пегги слегка задрожала. Пальцы ее извивались и теребили салфетку, белые на белом. А тем временем неведомая, неуправляемая сила заставила ее поднять в ужасе раскрытые глаза.

Волна музыки схлынула, оставляя в бурлящем фарватере лопающиеся пузырьки барабанных переливов.