Евгений Гуляковский - Красное смещение

Из кроваво-красного камня сочилась совершенно прозрачная жидкость. Постепенно, в течение нескольких минут, она собиралась в каплю и, падая в чашу, издавала долго не затихающий звон, эхом отраженный от пустых стен.

Крушинский снова рванулся вперед, и снова Глеб удержал его.

- Не твоим мечом! И рубить надо под самым потолком, там, где начинается красный камень.

Им пришлось составлять живую лестницу. Глеб встал внизу, взяв на себя основную нагрузку. Более жилистый и гибкий Крушинский взгромоздился ему на плечи, а наверху оказался самый легкий из них. Почетная обязанность рубить проклятый источник выпала на долю Шагары. Крушинский крепко придерживал за ноги маленького домового.

Огромный меч в его руках выглядел нелепо, но Глеб помнил о ничтожном весе меча и знал, что Шагара справится, достаточно будет простого прикосновения лезвия к основанию сталактита.

Шагара как-то неторопливо, словно преодолевая вязкое сопротивление невидимой среды, замахнулся. Меч описал в воздухе пологую кривую и коснулся камня под самым потолком, в том месте, где алый цвет сталактита переходил в обычный серый базальт потолка пещеры.

И в то же мгновение лезвие вспыхнуло ослепительным синим светом. У основания сталактита возник огненный протуберанец, на какую-то долю мгновения заполнивший все пространство зала.

Кажется, Глеб закричал, стараясь предотвратить несчастье, но его никто не услышал.

Ударная волна чудовищной силы обрушилась на них сверху.

Смягченная двумя телами, находившимися между ним и эпицентром этого удара, она не сразу лишила Глеба сознания, и, падая, он еще не до конца понимал, что, собственно, произошло.

Эхо от взрыва не затихало, напротив, оно становилось все сильней. Словно где-то в глубинах под замком ревел невидимый раненый зверь.

Рев перешел в грохот. Теперь уже весь замок содрогался от подземных толчков - ходуном заходили стены. С потолка сыпались все новые обломки камней.

Глеб из последних сил боролся с наплывающей дурнотой. Знакомый кисловатый привкус во рту и отсутствие чувствительности в руках говорили о серьезной контузии. Но он должен был встать, во что бы то ни стало он должен был подняться и довершить начатое.

Он поднимал свое разбитое тело медленно, по частям, запрещая себе думать о боли.

Перед глазами стоял плотный туман, все перед ним качалось, проплыло залитое кровью лицо Крушинского. "Потом, все потом - даже это". Сейчас их собственные жизни не имели никакого значения. Значение имела только чаша.

Опрокинутая, она валялась на полу среди камней. Варлам просил его, если удастся, принести ему этой воды, чтобы лечить смертельно раненных воинов, как однажды вылечили его самого... Но судьба решила иначе, и он не жалел об этом.

Он искал осколки красного сталактита, но их не было, похоже, красный камень полностью сгорел во время взрыва. Это было важно - это было важнее всего.

Он должен был сделать все, чтобы Манфрейм не сумел восстановить источник мертвой воды. Но, кажется, тут все обошлось без него. Соприкоснувшись с настоянной на ненависти сталью гидровского меча, сам камень, рождавший мертвую воду, превратился в огонь.

Не осталось ни одного самого маленького осколка, и не было больше Шагары... Наверху огонь был слишком силен... Так силен, что не осталось ни клочка одежды, ни рукояти меча.

Опираясь о стены, шатаясь, Глеб продвигался туда, где лежала бутыль с эликсиром.

Замок содрогался все сильней от подземных ударов, пол то и дело уходил из-под ног.

Добравшись до ниши, Глеб крепко сжал в руках скользкий сосуд, теперь ему предстояло проделать обратный путь, к тому месту, где лежало разбитое тело Крушинского.

Манфрейм несся по подземным коридорам, подгоняемый яростью и страхом, эти чувства, не посещавшие его долгие тысячелетия, казалось, лишили Черного рыцаря остатков рассудка.

Манфрейм так торопился, что, миновав голограмму стены, забыл повернуть рукоятку, опускавшую сеть на логово Ламия, и голодная тридцатиметровая змея с головой собаки дождалась своего часа.

Обед, который достался ей после долгих трехсот лет ожидания, оказался не слишком вкусен.

Зато он казался достаточно объемным, и змею потянуло в сон, как это обычно бывает со змеями, полностью набившими свой желудок...

Долгий сон продолжался, пока не закончилось действие эликсира и тело Манфрейма не превратилось в пыль в ее желудке, но к тому времени многое изменилось.

Мир продолжал свое смещение в красную область спектра, началась долгая эпоха калиюги, но где-то там, на другом ее конце, на рубеже двадцать первого века впервые появилась надежда.

ЭПИЛОГ

Ничего не изменилось в московской квартире - разве что прибавилось пыли на полках да на том месте, где когда-то висела картина с Георгием Победоносцем, квадрат светлых обоев напоминал о происшедшем.

Судя по календарю, он отсутствовал два дня. Глеб долго разглядывал в зеркале свое лицо и думал о том, как это кстати, что у него не осталось друзей. Не нужно будет ничего объяснять. Например, откуда седина в волосах. Или этот ледяной блеск в глазах.

Соседям на него наплевать настолько, что они вряд ли заметят разницу, когда он первый раз покажется им на глаза без коляски. В крайнем случае, придется сказать, что лечился у экстрасенсов. Обычно подобное объяснение на обывателей действует безотказно.

Оставалась последняя проблема. Впрочем, он почти не сомневался, что здесь обо всем давно позаботились без него. Так оно и оказалось. На стене, в том месте, куда ударила пуля из окна, появился аккуратный кусочек обоев. Стекло вставлено, в комнате ни малейших следов таких далеких и уже почти забытых событий.

Он все еще никак не мог привыкнуть к мысли, что с прошлым покончено. Покончено раз и навсегда.

Начинался какой-то совершенно неизвестный для него кусок московской жизни. Придется подыскивать работу, заводить новых друзей, но все это потом, в неясном пока будущем.

Он порылся в столе, нашел остатки нерастраченной инвалидной пенсии и усмехнулся: с этим тоже теперь покончено.

Предстоял длинный неопределенный день, и он совершенно не представлял, куда себя деть. В конце концов, просто, чтобы убить время, он решил сходить в Третьяковку, где не был уже лет пять, с тех пор как вернулся из госпиталя...

В новом здании то и дело что-нибудь ломалось, но Глебу повезло, он попал в промежуток между двумя ремонтами.

Официально ремонт еще не закончился, это было какое-то опробование климатических установок, так сказать "неофициальное открытие", и потому в залах оказалось мало народу.

У картины Врубеля стояла молодая женщина в модном дорогом платье. Она стояла к Глебу в профиль, вся поглощенная созерцанием древней фрески. Увидев ее лицо, еще не полностью, мельком, Глеб уже не мог отвести от него взгляд.