Ольга Онойко - Лётчик и девушка

Но лётчик встретил Элис у выезда с аэродрома. Он брал её за руку и обнимал её плечи, а ввечеру целовал её губы и в здравом рассудке слышал, как она клялась его ждать.

Элис.

Девушка со сферы неподвижных звёзд.

— Я не знаю, — ответил лётчик триплану. — Мы с ней ничего не подсчитывали. Но судя по тому, что она может перенестись по эфиру с восьмого неба прямо на Землю, а потом обратно… Нет, не ошибается.

Самолёт что-то невнятно пробурчал. Потом сказал громче:

— А неплохо так уметь переноситься.

— Да я бы не отказался.

— Говорят, изобретут такую машину.

— Я слышал, учёные ставили опыты с эфиром. Вроде что-то получалось. Но это давно было, пару лет назад, а с тех пор ничего не слышно.

Элис задумчиво скрипнул расчалками и вдруг помрачнел.

— Изобретут машину, — уныло сказал он, — и перестанут люди летать на самолётах. Будут переноситься, как звёздные.

Лётчик засмеялся.

— Не бойся, — сказал он, — я тебя не брошу.

Мало-помалу их окружало мягкое, всепроникающее золотое свечение. Громадное пространство эфиросферы осталось позади. Самолёт приближался к небу Солнца. Издалека оно казалось твёрдым — так с поверхности планеты кажется твёрдым лазурный небесный свод. Небо Солнца отличалось от прочих мировых сфер цветом. Напрашивалась мысль, что высокая температура светила окрашивает эфир, но в действительности никакой связи здесь не было. Наука этот феномен ещё не объяснила. Лётчик просто знал по опыту, что лететь сквозь любую сферу не сложней, чем сквозь облако.

Элис тоже знал, но всё равно забеспокоился снова.

— Эй, парень, — тревожно сказал он. — Сквозь это точно можно пролететь?

— Я пролетал.

— И ничего не сгорело? Не расплавилось?

— Элис, я ведь жив, — буднично сказал лётчик. — И тот самолёт тоже. А сейчас к тому же время удачное, мы практически хвостом к Солнцу идём.

— Мы, — пробурчал Элис, пытаясь совладать с боязнью, — хвостом идём. Убери свой хвост от моего, аэродинамику портишь.

Лётчик засмеялся.

— В прошлый раз, — сказал он, — мы шли с креном в сорок пять градусов, потому что Солнце уже подкатывало. Но никто не расплавился. А сейчас мы вообще в афелии. Успокойся. Давай, что ли, истории друг другу рассказывать.

Лётная полоса аэропорта Раннай в Ацидалийской ривьере оказалась самой дрянной лётной полосой, на которую только им обоим приходилось садиться. Элис порвал себе резиновый шнур амортизатора шасси. Но он чувствовал такое облегчение от мысли, что ужасный маршрут, наконец, пройден, что даже не расстроился из-за поломки. Как всякое крылатое существо, красный триплан очень любил летать, но форсирование четвёртого неба, посадка на крошечный Деймос и, в особенности, четыре последних часа в атмосфере Марса стали для него испытанием. После бешеной скорости, которую Элис развил в эфире под давлением солнечного ветра, ползти по воздуху исключительно на тяге собственного винта было обидно, скучно и тяжело.

И все четыре часа Элис рассказывал об этом лётчику. Лётчик закипал, как чайник на плите, но молчал. Терпел. Он был виноват. Он неправильно рассчитал угол вхождения в эфиропаузу, их отнесло чёрт-те куда и вместо того, чтобы спокойно и с достоинством спускаться витками над аэродромом, Элис вынужден был тащиться по прямой над проклятым Ацидалийским морем. Ещё повезло, что погода выдалась лётная.

Теперь охромевший, но счастливый Элис тихонько выруливал на перрон аэродрома, а лётчик подозрительно озирался. Механики на Деймосе оказались славными парнями и чем могли — помогли, но Марс встречал его неприветливо. Как-то дальше пойдут дела… Аэровокзал не производил приятного впечатления. Ещё до того, как Элис начал выруливать, лётчик постановил, что здесь триплан не оставит. Может, зрение его обманывало, но даже стёкла портовых терминалов были нецелые. Снег убирали здесь редко, а ангары выглядели хуже, чем хуторский козлятник. Лётчик напряжённо размышлял. «Элис сегодня не взлетит, — понимал он, — да и я не взлечу, никаких сил не осталось. Найдётся ли тут грузовик?»

Элис остановился. Налетал ветер, неоткуда было взяться колодкам под колёсами шасси, и самолёт сладко вздрагивал всем корпусом, точно потягивался. Он наслаждался покоем.

«Пропади оно всё пропадом! — решил лётчик. — Спрошу телефон и закажу грузовик из Ацидалии. В Ацидалии всё есть».

С тем он открыл кокпит и вдохнул морозный воздух марсианской зимы.

Немедленно лётчик ощутил волчий голод, а муторное утомление целых суток превратилось в неодолимую слабость. Сон наступил, как великанская нога на голову. Есть и спать захотелось одинаково сильно, и, кажется, только поэтому он не заснул на месте. Сейчас он мог бы отключиться прямо в Элисе. Пожалуй, Элис, застывший в блаженном оцепенении, возражать бы не стал… Лётчик крякнул, потёр лицо ладонями, мучительно жмурясь. Много ещё ждало дел.

Авиатехник появился внезапно, как чёртик из табакерки. Порт Раннай не походил на место, где люди усердно работают, помощи лётчик не ждал, и тем больше была его радость.

Техником оказался лысый румяный дядюшка, деловитый и рукастый. Лётчик высунулся наружу, приветствуя его. Затёкшие конечности еле шевелились. Он стал отстёгивать привязные ремни, а дядюшка, не теряя времени, расставил колодки и полез Элису под винт.

— Хорошо долетели! — крикнул он откуда-то из-под фюзеляжа. По напряжённости голоса лётчик понял, что дядюшка туговат на ухо, и ответил громко:

— Спасибо!

— А шнур-то порвали!

— Знаю! Заменить бы!

— Найдётся! Вы никак издалёка!

— С Земли!

— То-то я удивился! Кто на Северный Раннай садится, когда Южный уж год как отстроили! Точно издалёка!

Лётчик развёл руками. И на Венере, и на Земле ему советовали аэропорт Раннай в Ацидалии, но последний раз он был на Марсе во время войны, и тогда тут был только один Раннай. И его бомбили.

— Да, не дело, — пробурчал лётчик себе под нос. — Надо было на Южный…

Тут подал голос триплан. Верней, сначала Элис просто злобно заскрипел расчалками — словно сварливый старик скрежетал зубами. А потом он очень тихо и убедительно проговорил:

— Нет. Всё правильно. Северный.

Лётчик расспросил глуховатого техника и обнаружил, что до Южного Ранная отсюда не менее получаса пути даже по воздуху. «Да, — подумалось ему, — под конец такой дороги начинаешь считать минуты. Бедняга Элис. Сел бы позже, не порвал бы амортизатор…» Тем временем добрый техник рассказывал, что Ацидалийская ривьера — огромный цветущий край, прекрасный и притягательный даже зимой, что у Элиса на трёх из шести крыльев полотно обшивки отходит от нервюр, и что славные механики с Деймоса, осмотревшие триплан во время дозаправки, состоят с ним, дядюшкой, в родстве. Элис дремал, не забывая ворчать, что кто-то пустил на обшивку гнилые нитки и что амортизаторы шасси у него чешутся. Лётчик и хотел бы парировать, что совсем недавно Элис боялся расплавиться и что уму непостижимо, как у машины может что-либо чесаться, — но вместо того просто стоял, ткнувшись лбом в тёплый элисов бок и, кажется, засыпал в таком положении.