Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума

Возникла неловкость.

– Милиционер народился, – сказал Марков.

– Да… – Крис покивал. – Взамен убывших… Про наших что-нибудь слышно? Про Ираиду, про Ивана? Нашлись они?..

– Ну, Кристофор Мартович! – Панкратов раскинул руки. – В десятках томов сие описано, а вы вопросы задаете…

– И все же? Хочу прямой ответ, не в метафорах.

– Нашлись, конечно. Без осложнений, разумеется, не обошлось…

– Но вернуться не смогли? Или… не захотели?

Панкратов уставился на свой стакан.

– Мне – отсюда – трудно судить об этом, – сказал он наконец. – Там… захватывает. И очень трудно потом захотеть… или смочь. Понимаете?

– Наверное, – сказал Крис. – А почему вы все еще здесь?

– Вы еще спросите, не еврей ли я, – сказал Панкратов. – Убирайся в свой Израиль… Нет?

Крис неохотно засмеялся:

– Почти да. Какого черта, Панкратов? Вы ведь, в сущности, разорили Россию… а я тут с вами пью. И почему-то без отвращения. Кстати, плесните-ка… Чем вы это объясните?

– Я? Разорил? Сильно сказано… Хотя … Надо будет посчитать. Но, конечно, отщипнули порядочно. Спорить не буду. Да только и без нас… – Он вдруг задумался. – Черт его знает, что стало бы без нас. Не столько в том наша вина, что хапали себе, сколько в том, что других хапать учили.

– Чтобы спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес? – спросил Крис.

Панкратов продолжительным взглядом посмотрел на него, потом несколько раз кивнул – уже думая, похоже, о другом.

– Вот и Хасановна! – вдруг обрадовался Марков.

Он вскочил и побежал помогать.

– Если честно, то мне это так надоело… – сказал Панкратов. – Достали они меня, паразиты, как сорок тысяч братьев достать не могут… Ладно, когда жратву им туда, коньяк и лопаты посылаешь, а когда еще и танки… нет. Не желаю участвовать. Асы, ваны, пандавы, кауравы, титаны… надоели. И все.

– А чем там все кончилось у Сережи с Эши… с этим … с Эдом?

– Ничем хорошим, как вы понимаете. Не хочу об этом. Сережа… я чувствую, что виноват перед ним. Не нашел сразу, не узнал… моя вина. А потом, когда узнал, где он и кто он… надо было более настойчиво пробиваться к его памяти, к той, забытой личности. То есть я старался, но вижу, что недостаточно. Испугался, что у него начнется раздвоение. Он и без того… – Панкратов пошевелил пальцами у виска. – С проблемами. Вот я и решил тогда: буду поддерживать исподтишка… Он ведь и Эшигедэя не узнал, когда тот к нему пришел.

– Узнал, – сказал Крис.

– Нет. Он его возненавидел – не сразу, постепенно, – но сам не знал, почему…

Шумно вернулся Марков, принялся раскладывать по столу какие-то свертки, банки… Хасановна, взяв предложенный стакан, прищурилась на Панкратова:

– Ну, что, Илья Кронидович? Ваша карта бита? Рухнула вековая мечта о мировом господстве?

Панкратов встал.

– Я хочу выпить за то, – сказал он, – чтобы наши мечты всегда оставались мечтами. Так они гораздо красивее. Особенно когда видишь все это с изнанки.

Брякнули кубики льда.

– Зато никому не поклонялись так охотно, как неведомому богу, – сказал Крис. – И этим можно утешаться.

– Богу-снабженцу, – проворчал Панкратов и снова потянулся к бутылке. – Говорила мне Марысичка: если бы ты застрелил генерал-губернатора, то твоим именем по крайней мере назвали бы детский сад…

– Все революции погибли из-за людского тщеславия, – мудро сказала Хасановна. – Подлинные вожди и герои существуют в безвестности.

– И боги, – добавил Крис.

– Памятник неизвестному богу, – сказал Терешков. – Пионеры, вечный огонь, венки от правительства…

– Или павшему ангелу, – добавил Марков.

– Типун вам на язык! – испугалась Хасановна.

– Ой, – сказал Терешков, – и правда, чего это я…

– Все это ерунда, – сказал Панкратов. – Уже столько всего наболтали, что можно ничего не бояться. Ребята! Дора Хасановна! Объясните дураку: почему всем от меня было что-то нужно – деньги, бессмертие, билет до Гипербореи, – а вам ничего? Что вы – другие? Или это вы нормальные, а те…

– Брось, – сказал Марков. – Все это плешь. Вот лед кончился – это да. Это плохо. Не люблю я виски без льда. Особенно в жару.

– Лед – кончился… А вы знаете хоть, почему кончился лед? Когда вы швырнули эту базу…

– Мы тут ни при чем. Ты нам хоть это не шей.

– Без вас так или иначе не обошлось – хотели вы того или нет… Так вот – в ледники улетела чертова уйма термита. Больше тридцати тысяч тонн. Плюс энергетический потенциал этих шестидесяти тысяч лет… Вот вам и конец ледникового периода. Дора Хасановна, если я правильно помню, первоначально этот термит для чего предназначался?..

– Правильно я товарищу Бокию тебя расстрелять предлагала! – сварливо сказала Хасановна.

– Ничего не правильно. Для чего предназначался, на те цели и был израсходован. Обогрев Арктики. В чем состав преступления? Вон, Гольфстрим до сих пор функционирует исправно…

– А кого он обслуживает, этот твой Гольфстрим? То-то и оно! Пригрели Европу…

– Кстати, о Европе. Хасановна, ребята! Только не перебивайте меня, ладно? Мы все примерно в одном положении: одинокие и потерянные в этом времени людишки. И в ближайшем будущем нам ничего не светит. Так? Значит, мы можем что? Сидеть в переходе и играть на трубе, или забивать козла, или писать мемуары… Так делают почти все. Это тривиально. Крис, ведь вам найти какую-нибудь вещь – несложно. У меня помойка денег. Ребятам тоже хватит поезда под откос пущать – война кончилась…

– Ну?

– Значит, так. Началась эта история в Иерусалиме в тридцать третьем году от Рождества Христова, а оборвалась в сорок четвертом – уже нашего века – где-то в Арденнах…

– Машину не дам, – сразу заявил Марков.

– А я и не прошу, – отмахнулся Панкратов. – Ты лучше за стаканами следи, чтоб не высыхали. Так вот: в сорок четвертом, зимой, в Арденнах шли тяжелые бои…

Красноярск, январь – май 1999