Генри Каттнер - Лучшее время года

- А что, в Кентербери было так же тепло? - спросил он и затаил дыхание. Клеф промурлыкала другую строчку песни и покачала головой, по-прежнему не поднимая век:

- Там была осень. Но такая чудесная, ясная. Знаете, у них даже одежда... все пели эту новую песенку, и она запала мне в голову.

Она пропела еще одну строчку, но Оливер не разобрал почти ни слова. Язык был английский и в то же время какой-то совсем непонятный.

Он встал.

- Постойте, - сказал он. - Мне нужно кое-что выяснить. Я сейчас вернусь.

Она открыла глаза и улыбнулась ему туманной улыбкой, не переставая напевать. Он спустился на первый этаж - быстро, но не бегом, потому что лестница чуть-чуть качалась под ногами, хотя в голове уже прояснилось, - и прошел в библиотеку. Книга была старой и потрепанной, в ней еще сохранились карандашные пометки университетских лет. Он довольно смутно помнил, где искать нужный отрывок, начал быстро листать страницы и по чистой случайности почти сразу на него наткнулся. Он опять поднялся наверх, чувствуя какую-то странную пустоту в желудке: теперь он был почти уверен.

- Клеф, - сказал он твердо, - я знаю эту песню. Я знаю, в каком году она была новинкой.

Она медленно подняла веки; ее взгляд был затуманен напитком. Вряд ли его слова дошли до ее сознания. Целую минуту она смотрела на него остановившимся взглядом, затем вытянула перед собой руку в голубом пуховом рукаве, распрямила смуглые от загара пальцы и потянулась к Оливеру, засмеявшись низким, грудным смехом.

"Как сладко нам вдвоем", - сказала она.

Он медленно пересек комнату и взял ее за руку, ощутив теплое пожатие пальцев. Она заставила его опуститься на колени у шезлонга, тихо засмеялась, закрыла глаза и приблизила лицо к его губам.

Их поцелуй был горячим и долгим. Он ощутил аромат чая в ее дыхании, ему передалось ее опьянение. Но он вздрогнул, когда кольцо ее рук вдруг распалось и он почувствовал на щеке учащенное дыхание. По лицу ее покатились слезы, она всхлипнула.

Он отстранился и с удивлением посмотрел на нее. Она всхлипнула еще раз, перевела дыхание и тяжело вздохнула.

- Ах, Оливер, Оливер... - Затем покачала головой и высвободилась, отвернувшись, чтобы спрятать лицо. - Я... мне очень жаль, - сказала она прерывающимся голосом. Пожалуйста, простите меня. Это не имеет значения... я знаю, что не имеет... и все-таки...

- Что случилось? Что не имеет значения?

- Ничего... Ничего... Пожалуйста, забудьте об этом. Ровным счетом ничего.

Она взяла со стола носовой платок, высморкалась и лучезарно улыбнулась ему сквозь слезы.

Внезапно им овладел гнев. Хватит с него всех этих уловок и таинственных недомолвок! Он грубо сказал:

- Вы что, и в самом деле считаете меня таким дурачком? Теперь я знаю вполне достаточно, чтобы...

- Оливер, я прошу вас! - она поднесла ему свою чашку, над которой вился душистый дымок. - Прошу вас, не надо больше вопросов. Эйфория - вот что вам нужно, Оливер. Эйфория, а не ответы.

- Какой был год, когда вы услышали в Кентербери эту песенку? - потребовал он, отстраняя чашку.

Слезы блестели у нее на ресницах. Она прищурилась:

- Ну... а сами вы как думаете?

- Я знаю, - мрачно ответил Оливер. - Я знаю, в каком году все пели эту песенку. Я знаю, что вы только что побывали в Кентербери, муж Холлайа проболтался об этом. Сейчас у нас май, но в Кентербери была осень, и вы только что там побывали, поэтому и песенка, что вы там слышали, все еще у вас в голове. Эту песенку пел Чосеров Продавец индульгенций где-то в конце четырнадцатого века. Вы встречали Чосера, Клеф? Какой была Англия в то далекое время?

С минуту Клеф молча смотрела ему прямо в глаза. Затем плечи ее опустились и вся она как-то покорно сникла под своим одеянием.

- Какая же я дурочка, - спокойно сказала она. - Должно быть, меня легко было поймать. Вы и вправду верите тому, что сказали?

Оливер кивнул.

Она продолжала тихим голосом:

- Немногие способны поверить в это. Таково одно из правил, которыми мы руководствуемся, когда путешествуем. Нам не грозит серьезное разоблачение - ведь до того, как Путешествие Во Времени было открыто, люди в него просто не верили.

Ощущение пустоты под ложечкой резко усилилось. На какой-то миг время показалось Оливеру бездонным колодцем, а Вселенная потеряла устойчивость. Он почувствовал тошноту, почувствовал себя нагим и беспомощным. В ушах звенело, комната плыла перед глазами.

Ведь он сомневался - по крайней мере до этой минуты. Он ждал от нее какого- нибудь разумного объяснения, способного привести его дикие догадки и подозрения в некую стройную систему, которую можно хотя бы принять на веру. Но только не этого!

Клеф осушила глаза светло-синим платочком и робко улыбнулась.

- Я понимаю, - сказала она. - -Примириться с этим, должно быть, страшно трудно. Все ваши представления оказываются вывернутыми наизнанку... Мы, разумеется, привыкли к этому с детства, но для вас... Вот, выпейте, Оливер! Эйфориак даст вам облегчение.

Он взял чашку - ободок все еще хранил бледные следы ее помады - и начал пить. Напиток волнами поднимался к голове, вызывая сладкое головокружение, - мозг словно слегка перемещался в черепной коробке, - изменяя его взгляд на вещи, а заодно и понятие о ценностях.

Ему становилось лучше. Пустота начала понемногу наполняться, ненадолго вернулась уверенность в себе, на душе потеплело, и он уже не был больше песчинкой в водовороте неустойчивого времени.

- На самом деле все очень просто, - говорила Клеф. Мы... путешествуем. Наше время не так уж страшно удалено от вашего. Нет. Насколько - этого я не имею права говорить. Но мы еще помним ваши песни, и ваших поэтов, и кое-кого из великих актеров вашего времени. У нас очень много досуга, а занимаемся мы тем, что развиваем искусство удовольствий.

Сейчас мы путешествуем - путешествуем по временам года. Выбираем лучшие. По данным наших специалистов, та осень в Кентербери была самой великолепной осенью всех времен. Вместе с паломниками мы совершили поездку к их святыне. Изумительно, хотя справиться с их одеждой было трудновато.

А этот май - он уже на исходе - самый прекрасный из всех, какие отмечены в анналах времени. Идеальный май замечательного года. Вы, Оливер, даже не представляете себе, в какое славное, радостное время вы живете. Это чувствуется в самой атмосфере ваших городов - повсюду удивительное ощущение всеобщего счастья и благополучия, и все идет как по маслу. Такой прекрасный май встречался и в другие годы, но каждый раз его омрачала война, или голод, или что-нибудь еще. - Она замялась, поморщилась и быстро продолжала:

- Через несколько дней мы должны собраться на коронации в Риме. Если не ошибаюсь, это будет в 800 году от рождества Христова. Мы...

- Но почему, - перебил ее Оливер, - вы так держитесь за этот дом? И почему другие стараются его у вас оттягать?