Н Ляшко - Марево
- Название:Марево
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Н Ляшко - Марево краткое содержание
Марево - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну? - повышает голос Корней.
Онуфрий не слышит. Корней кладет па колени руки и хочет встать. Онуфрий не замечает этого. Корней сердито крякает и встает. Онуфрий задом отдаляется от него. Корней глядит в его перекошенное лицо и грозит пальцем:
- Смо-три, сынок, смо-три мне!
Онуфрий, не сводя глаз с его рук, осторожно берет за кончик кнут и тянет его за собою. У шалаша он надевает рваную соломенную шляпу, идет прочь, дает волю слезам, на ходу оборачивается, плачет громче, догоняет облитых пламенем зари быков и обрушивается на них:
- Куда-да-а? Я вот тебе!
Корнею жалко, его, и он часто затягивается дымом цыгарки. Мычанье слабее, рога сверкают. Быки и сыновья пропитываются солнцем, уходят в его лучи и превращаются в огнистые венчики цветов. Ветер колышет их, клонит все ниже, ниже, и перед глазами остаются только ширь и солнце.
В красные переливы зари вплетается золотой блеск, роса тает. После рева быков голоса птиц, шмелей и кузнечиков кажутся перезвоном невидимой воды. Над далью плывет коршун.
Корней землею забрасывает остатки костра, вешает на колья свитку, ложится в тень и решает встать после подудня. Да, но неужто ему придется ставить Аграфену на колени и заставлять есть землю, бить ее кнутом?
А иначе нельзя? Вот светит солнце, а надо бить. Глаза у Онуфрия хорошие, а надо бить. Тень, синева, звон, шопоты, - все вот такое, но...
В голове Корнея мутится. Солнце сквозь тень сеет на ресницы искристый песок и шепчет:
- Шша-шша...
Просыпается Корней во-время. Тень отодвинулась, и солнце сквозь рубаху печет спину. Корней идет к колодцу, раздевается, скрипом журавля вспугивает зной и плещет на себя воду. Струи перебирают волосы, скользят по черной шее, с бронзовых лопаток слетают на жилистую спину и катятся по коричневым позвонкам.
Корней вытирается и на ходу сушит рубаху. В солнце кожа твердеет, стягивает лицо, и оно становится шершавым, строгим. Таким оно и должно быть сегодня.
Шмели вылетают из тени на солнце и покрываются золотой пылью. Корней глядит на тень, надевает рубаху и радуется: "Угадал". На черте дали, в колеблющихся волнах зноя шевелится похожее на перекатиполе пятно.
Идет.
Корней одергивает бороду, светлые метелочки усов, морщится, кашлем заглушает тревогу и бранит не то себя, не то Аграфену, не то свое сердце.
Перекати-поле стало уже стеблем с растопыренными ветками и мутным венчиком. Корней таращит глаза па курган и хмурится. Далекий крик как бы подрезает жужжанье мух:
- Сыно-ок!
"Зови, зови - жестко улыбается Корней. Крик сипит переливами сопилки и от натуги наливается хрипотой:
- Сыно-о-о...
Аграфена машет платком в красных цветочках, стирает со лба пот и гнется под тяжестью корзины.
Надо бы помочь ей, но Корней не шевелится.
- Да ты оглох!? Или спишь!? - совсем уже четко звенит усталый голос.
Корней поднимается и, нагнув голову, идет. Аграфена ждала Онуфрия, и тело ее расслабляет тревога:
"Не случилось ли чего?"
Вышитые короткие рукава ее рубахи от груди кругами смочены потом. Смуглые оттянутые корзиной руки красны до локтей. Сквозь сетку пришитой к рубахе мережки поблескивают бронзовые ноги. Лицо влажное, румяное.
В светлых голубых глазах испуг:
- Здравствуй...
- Здравствуй...
Аграфена отдает Корнею корзину:
- Случилось что? А чего ж ты остался у шалаша?
- Да та-ак...
- Может, нездоровится?
- Не-а, чего там... ничего...
- А-а, а я испугалась...
Глаза Аграфены яснеют.
- Давно не видела я тебя с детьми. Сдается так давно, что и не вспомнишь. В степи хоть бы душа какая. А дети как?
- Пасут.
Аграфена перекладывает с руки на руку платок и рассказывает:
- И у меня все ничего. Огурцы, кукуруза хорошие будут. С капустой вот неладно... гусеница проклятая, понимаешь. Ну, да я ее укорочу. Сад груш даст. Только ветер не оббил бы. Слив мало, так только, слава одна. Зато калина какая! Глянешь на нее, дух займет. Густая-густая!
Аграфена кончиком платка вытирает в уголках губ и поглядывает на Корнея. Ей хочется, чтоб он поднял глаза и взял ее под-руку. Ведь никого нет, - степь да солнце.
Но она крепится, - не молоденькая, семнадцать лет замужем.
Корней гудит от черных мыслей, ставит у шалаша корзину, не знает, с чего начать, и гнется, высокий, неловкий.
Аграфена заворачивает край юбки, садится и говорит:
- На поле на днях была. Ячмень ничего будто.
Земля там, сам знаешь... Ну, скотина края пощипала.
Глаз нужен.
Слова сливаются со звоном мух Аграфена будто клубок разматывает: скажет об одном, передохнет и опять.
Корнею кажется, она не спроста так ладно говорит. Нет, прячется за слова, сидит в стороне, будто с чужим. Загорелая шея Корнея становится багровой. Он открывает рот, задерживает дыхание и хрипло кидает:
- Ну, ладно! Пусть он сгорит тебе твой огород!
Голос Аграфены сникает, губы вздрагивают и остаются полуоткрытыми. Корней рукой как бы отстраняет обдуманный ночью разговор и бормочет:
- Ты вот что... Я это, я тебе на смех не давался, я...
Он не находит слов, с досадой машет рукою и отрубает:
- Чей Зосима?
- Как чей?! - удивляется Аграфена.
На лбу ее сбегаются морщинки, и он похож на далекое взволнованное ветром ржаное поле.
- А так, чей?
- А я почем знаю, раз ты не знаешь?
Корней вскакивает на колени и кричит:
- Ты не стрекочи! Я-то знаю, чей он!
- Значит, не твой он, а чей же?
- Да уж я знаю!
- Знаешь? Так пускай тебя гром убьет за эти слова! Я...
Голос Аграфены звенит. Мысли Корнея разбегаются, но подозрение, что Аграфена хитрит, собирает их.
- Ты глаз от меня не вороти! - кричит он. - Меня убивать не за что! Или зато, что ты мне Зосиму принесла?
В кого он? В тебя?! В меня?! Кто у нас такой?! Рябчик?!
- Да какой он? - вскакивает на колени Аграфена.
- Не видала? Как жук, черный...
- Черный?!
Аграфена всплескивает руками и захлебывается:
- Я, значит, виновата, что сын черный! Да что ж мне, как, переродить его, чтоб белым был? А ты где был?
Или я сама зачинаю? Глядите, черный! Не в масть, так и не наш1 Чего ты вызверился? Да мне, раз так, провались ты! Жила я, жила с тобой, с проклятым, а ты вон что!
Шестнадцать годов глядел и глаза не лопнули, на семнадцатом разглядел...
Корней склоняется к Аграфене и шипит:
- Не лайся, а то дам-и душа вон.
- И бей! Бей! - взвизгивает Аграфена.
- И ударю!..
Корней хватает Аграфену за руку, ловит другую и заламывает их:
- Чей Зосима?
- Твой!
- Врешь! Ну-у, чей?
- Твой! Ломай! Ломай! Думаешь, рук жалко! Ломай!
Глаза Аграфены краснеют, но слез нет:
- Ломай! Души!
Корнею кажется, она не вынесет боли, вот-вот сознается и будет ползать у него в ногах. Он ждет этого и боится, а исступленный голос Аграфены вое стегает и стегает его по лицу:
Шрифт:
Интервал:
Закладка: