Роберт Хайнлайн - Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений]

Если входит человек, одетый как деревенщина и ведущий себя так, как будто заведение принадлежит ему, то это наверняка космонавт.

Это объясняется просто. Профессия заставляет его чувствовать себя владыкой всего сущего; когда он ступает на Землю, ему кажется, что все кругом обычные крестьяне. А что касается мешковатой одежды, то от человека, который девять десятых всего времени проводит в космической униформе и гораздо больше привык к глубокому космосу, чем к обществу цивилизованных людей, трудно ожидать, что он знает, как следует одеваться. И не успеет он коснуться Земли, как становится жертвой сладкоречивых портняжек, которые так и вьются вокруг каждого космонавта, в надежде отоварить еще одного простака самым что ни на есть лучшим земным платьем. Я легко определил, что этого широкоплечего парня одевал Омар Палаточник; накладные плечи, которые делали его еще более широким; брюки, такие короткие, что когда он сел, из-под них показались волосатые ноги; сморщенная сорочка, которую с таким же успехом можно было напялить на корову.

Но я, естественно, держал свои мысли при себе, а тем временем заказывал ему выпивку, рассчитывая, что сделал хороший вклад. Я-то прекрасно знал, как космонавты распоряжаются деньгами.

— Горячих двигателей! — произнес я, когда мы с ним чокнулись. Он быстро взглянул на меня.

Этот тост и был моей первой ошибкой в отношении Дэка Бродбента. Вместо того, чтобы ответить: «Свободного космоса!» или «Счастливой посадки!», как полагалось, он окинул меня взглядом и мягко сказал:

— Прекрасный тост, но, к сожалению, не по адресу. В жизни не отрывался от матушки Земли.

После этого у меня оставалась еще одна прекрасная возможность придержать язык за зубами. Космонавты не так уж часто заглядывали в бар «Каса Маньяна»: отель был не в их вкусе, и к тому же далеко от порта. И когда один из них появляется здесь в земной одежде, тихо усаживается в темный уголок и утверждает, что он не космонавт — это его дело. Я и сам выбрал себе это место с тем, чтобы можно было наблюдать, не будучи замеченным самому — я иногда одалживал небольшие суммы то там, то сям, ничего, конечно, страшного, но лучше не нарываться на неприятности. Я должен был сообразить, что у него тоже имеются причины сидеть здесь, и отнестись к ним с уважением.

Но мои голосовые связки, как будто жили своей собственной жизнью, обособленной от меня, дикой и вольной.

— Не надо мне вешать лапшу на уши, парень, — ответил я. — Если вы наземник, то я — мэр Тихо-Сити. Готов побиться об заклад, что вы на своем веку попили на Марсе, — добавил я, обратив внимание на то, что он забавно поднимает стакан, глубоко укоренившаяся привычка к низкой гравитации.

— Ну ты, потише, — огрызнулся он, не шевеля губами. — Почему ты так уверен, что я летал? Ты ведь не знаком со мной?

— Прошу прощения, — сказал я. — Вы можете быть чем угодно. Но у меня, слава богу, еще есть голова на плечах. Вы выдали себя с самого момента, как только вошли сюда.

Он выругался про себя.

— Но как? — спросил он.

— Можете не беспокоиться. Сомневаюсь, что кто-нибудь кроме меня заметил это. Просто я подмечаю такие вещи, на которые большинство людей не обращает внимания, — я вручил ему свою визитную карточку, может быть немного самодовольно. На свете есть только один Лоренцо Свайт, акционерная компания из одного человека. Да, я — «Великий Лоренцо» — стерео, развлекательные программы, камерные выступления — «Пантомист и Выдающийся Художник Мимикрист».

Он пробежал мою карточку глазами и сунул ее в нарукавный карман — это обеспокоило меня, так как карточки стоили мне денег — прекрасная имитация ручной гравировки.

— Кажется, я теперь понимаю, — тихо произнес он, — но чем мое поведение все-таки отличается от обычного?

— Я покажу вам, — сказал я. — Сейчас я пройду к двери так, как ходят наземники, а обратно вернусь такой походкой, которой вошли сюда вы. Смотрите.

Я проделал все это, причем, возвращаясь к столику, немного утрировал его походку, чтобы он мог заметить разницу нетренированным взглядом; ступни мягко ступали по полу, как по плитам корабельной палубы, тело немного наклонено вперед и уравновешивается седалищем, руки вытянуты вперед и при ходьбе не касаются тела — всегда готовые схватиться за что-нибудь.

Там было еще с дюжину деталей, которые невозможно описать словами: короче говоря, чтобы так ходить, нужно быть космонавтом, с его всегда напряженным телом и бессознательным балансированием — все это приходит только за долгие годы пребывания в пространстве. Горожанин всю жизнь шляется по гладкой земле, по ровным полям при нормальной земной гравитации. Его не подстерегают никакие неожиданности. Другое дело космонавт.

— Ну как, поняли, что я имел в виду, — спросил я, опускаясь на стул.

— Боюсь, что да, — кисло согласился он. — Неужели я действительно хожу таким образом?

— Да.

— Хм-м-м… может мне взять у вас несколько уроков?

— Это не худший вариант, — согласился я.

Некоторое время он посидел, разглядывая меня, затем попытался заговорить, но, видимо, изменил решение. Он сделал знак бармену и тот вновь наполнил наши стаканы. После этого он залпом выпил свою порцию, расплатился за все и гибким движением соскользнул со стула.

— Подождите меня, — тихонько сказал он.

После того, как он заказал для меня выпивку, отказать я уже не мог. Да, честно говоря, и не хотел: он заинтересовал меня. Он понравился мне, даже несмотря на то, что наше знакомство длилось не более десяти минут.

Он относился к тому типу крупных симпатичных некрасивых нескладех, которых обожают женщины и уважают мужчины.

Он пересек зал своей гибкой походкой и прошел мимо столика у самых дверей, за которым сидели четыре марсианина. Мне бы и в голову не пришло, что какая-то штуковина, больше похожая на бревно, увенчанное тропическим шлемом, может требовать выпивки и привилегий человека.

Я просто видеть не могу, как они отращивают свои псевдоконечности: на мой взгляд это больше похоже на змей, выползающих из нор. Мне не нравится и то, что они могут одновременно смотреть во всех направлениях, не поворачивая головы, если, конечно, у них есть голова.

Но ее, конечно, нет. И я совершенно не выношу их запаха!

Никто не может обвинить меня в расовых предрассудках. Для меня совершенно не играет роли, какого цвета у человека кожа, к какой расе он относится или какую религию исповедует. Люди всегда были для меня людьми, а вот марсиане — какими-то предметами. На мой взгляд, они даже не животные. Если бы пришлось выбирать, то я скорее согласился бы, чтобы со мной все время жил африканский кабан, чем марсианин. И то, что их свободно пускают в рестораны, посещаемые людьми, кажется мне совершенно возмутительным. Но, к сожалению, существует договор, так что ничего не поделаешь.