Александр Плонский - Прощание с веком

В одном из последних писем Смагин пожаловался, что никак не может защитить кандидатскую… А у меня уже не то что аспиранты, а «свои» кандидаты есть. По простоте душевной приглашаю Смагина в Одессу, обещаю провести по конкурсу на должность доцента, хоть и нет у него степени. И, представьте, провожу! Вот-вот должен переехать.

Сам же в предзащитных хлопотах. Получаю трогательную телеграмму Смагина. Рассыпается в благодарностях…

А затем происходит нечто в духе Мастера и Маргариты Булгакова. Видно, Воланд решил подшутить, потому что до сих пор я не нашел иного объяснения случившемуся.

Через неделю после телеграммы в Совет Киевского политехнического института пришло заявление Смагина, что Плонский… украл у него кусок диссертации! При этом он ссылался на злосчастную статью, поменявшую авторов по глупости первого из них. К слову, объект статьи, со ссылкой на Смагина, упоминался не в самой диссертации, а в приложении к ней!

Заручаюсь кучей бумаг с печатями за подписями директора НИИ, где проводилось исследования, других известных ученых. В один голос опровергают Смагина.

А в Совете мне соболезнующее говорят: мы же не Петровка, 38. Подайте на Смагина в суд, будет решение — приходите. А сейчас за результат не ручаемся. Короче, снимаем диссертацию с защиты.

В те годы печать, особенно, партийная, действительно была четвертой властью. И кто-то меня надоумил обратиться в «Правду». Через какое-то время корреспондент устраивает нам со Смагиным очную ставку. Мне, как «потерпевшему» — первое слово.

— Скажите, — спрашиваю Смагина, — как вы относитесь к моей книге «Пьезокварц в технике связи»?

— Низкопробная книжонка, которая даже для ремесленных училищ не годится.

И тут я вынимаю письмо Смагина, в котором он превозносит книгу до небес и уверяет, что только благодаря ей стал специалистом в новой для него области.

— Нужна экспертиза почерка? — спрашиваю.

Смагин молчит.

Вопрос-ответ-письмо. Вопрос-ответ-письмо…

— Достаточно, — говорит корреспондент.

И вот в еженедельнике ЦК КПСС «Экономическая газета» появилась огромная — во всю полосу — статья под названием: «В глупом положении».

Как вы думаете, кто в глупом положении? Конечно же, я! Потому что покровительствовал проходимцу и даже протащил (!) его через Совет Одесского института в доценты.

Но для меня эта статья была музыкой с небес. Потому что полностью снимала с меня обвинения Смагина.

Ну что ж, теперь я мог на белом коне въехать в Совет Киевского политеха. Но не пожелал: оскорбления не забываются! И уже в 1964 году (вот сколько длилось «разбирательство»!) я обратился в Совет Львовского политехнического института (единственный на Украине, кроме Киевского, где принимали докторские по моей специальности).

— Ты с ума сошел! — пугали меня. — Это же западноукраинские националисты. Они русских ненавидят! Тебя там просто растерзают!

Но я не внял советам. До сих пор с благодарностью вспоминаю профессора Юрия Теофановича Величко. Он и впрямь был националистом — разговаривал на галицийском диалекте украинского языка. Я общался с ним на уровне подсознания. Но как благожелательно он ко мне отнесся! Да и счет 21:1 в мою пользу говорит сам за себя.

Думаете, на этом закончились мои злоключения? Увы… Два с половиной года Высшая аттестационная комиссия хранила молчание. Оказывается, все это время она занималась… подметными письмами, инспирированными Смагиным и моими бывшими «конкурентами» (они тоже не забыли «унижения»).

А потом меня вызвали на повторную защиту в Президиум ВАК. И я выступал перед светилами науки. Один за другим вышли «судьи», а мне сказали, чтобы пришел за ответом через две недели.

До сих пор с дрожью вспоминаю мрачные казематы Высшей аттестационной комиссии, толпу седовласых старцев, терпеливо ожидавших решения своей участи. Нас было двадцать пять человек. Одного за другим приглашали в чиновничий кабинет. Один за другим выходили измученные люди. Многие не скрывали слез. Кое-кто судорожно нащупывал нитроглицирин. Двадцать четыре отказа. Меня вызвали двадцать пятым.

— А знаете, мы вас утвердили, — не скрывая удивления, сказал чиновник.

В душе — пустота…

Примечание к главе.

Что лучше — инквизиторские защиты ХХ века или снисходительные ХХI? Вопрос неправомочный. Далеко не все защиты в прошлом столетии напоминали бои гладиаторов. Приведенные мной примеры все же, скорее, исключение, чем правило. И далеко не все защиты столетия нынешнего столь пародийны.

Но можно с железной убежденностью утверждать: уровень требовательности к диссертациям если не рухнул, то снизился на порядок. Не располагаю статистикой, но подозреваю, что число «остепенившихся» растет в той же пропорции. Неудивительно, что настолько упал престиж кандидатов и докторов наук.

В конце «моего» века я спросил у студентов, кто верит в бога. Подняли руку два человека из пятидесяти. Один из них сказал: «А теперь спросите, кто не верит». Поднялось… двадцать рук.

Какой отсюда следует вывод? Остальные или верят в бога, но «по инерции» «стесняются» в этом признаться, или «на пути к богу».

Сегодня, в XXI веке я боюсь повторять этот эксперимент. Пропорция явно изменится в пользу религии.

Это показатель состояния умов молодого поколения: образовался вакуум, и, потерпев фиаско в общении со старшим поколением, утратив веру вообще во все обыденное, молодые пытаются обрести ее у бога.

Впрочем, о чем я? Старшее поколение и само устремилось в церковь. Одни — потому, что сейчас это модно, другие из чувства безысходности, третьи потому, что «положение обязывает». Со сложным чувством наблюдаю я, благодаря услужливому телевидению, как осеняют себя крестным знамением не просто бывшие члены КПСС, а функционеры высокого ранга, которые четверть века назад третировали верующих. Может быть, они искренне раскаялись в неверии и униженно вымаливают у бога прощение, как в свое время молил братьев по ЦК КПСС о политической реабилитации известный политический деятель? Только мы знаем, сколь он был искренен. Уверен, что с такой же искренностью «перековали мечи на орала» бывшие безбожники.

— А вы сами в бога верите? — спросили меня, в свою очередь, студенты.

Я, как на духу, ответил, что, хотя тайком от отца-коммуниста был крещен, но в библейского бога никогда не верил, не верю и не поверю в будущем, даже если чудесным образом доживу до двадцать второго века. Саму же Библию (и Коран тоже) рассматриваю как фольклор.

Но, допустим, в моем сознании произошел переворот. Так в какого бога мне верить — в святую Троицу, Аллаха, Иегову, Будду? Кому и по каким причинам отдать предпочтение? А если я выберу христианство, то какую его ветвь — православие, католицизм, протестантство (насколько мне известно, они не больно-то ладят между собой: в Великобритании католики «воюют» с протестантами, патриарх «Всея Руси» Алексий ну никак не хочет замириться с Папой). А ведь еще существуют сотни (а может, тысячи?) всевозможных сект. Может, в одну из них податься? В какую, ведь все конфессии, все секты уверяют, что лишь они уполномочены богом нести его слово в человеческие массы.