Игнатий Потапенко - Во тьме времен (История, случившаяся в 2912 году)

Американский блюститель душ, в сущности, не вполне понял, что это за штука такая - ревизия, но лицо министра дышало такой верой, что и он поверил в ее действительность. И что же? Не прошло и десяти минут, как целое полчище государственных служителей вонзилось в колоссальное помещение "Всеобщего органо-ремонториума", проникло во все его щели, не оставило без исследования ни одной его точки - до такого совершенства в то время было доведено искусство ревизии - и через полчаса в руках у министра уже было достоверное, подтвержденное неопровержимыми данными, сведение, что, действительно, сердца Чернчайля и главного министра были перепутаны...

Тайна "Всеобщего органо-ремонториума"

Два народа соединили свои силы для того, чтобы восстановить равновесие, нарушенное благодаря роковой ошибке, происшедшей в "Всеобщем органо-ремонториуме", в Петербурге. Это было необходимо, так как Америка также нуждалась в прежнем сердце Чернчайля, как России было нужно сердце ее главного министра.

Чернчайль в Нью-Йорке и главный министр в Петербурге, оба были совершенно довольны своими сердцами, т.е. теми, которые бились в груди каждого из них в данное время. Кроме того, в починке этих органов год тому назад "Всеобщий органо-ремонториум" доказал совершенство своей работы: они были так здоровы и крепки, что не могло быть и речи о новом ремонте.

Да и к чему повело бы, если бы, например, Чернчайль почувствовал необходимость в ремонте своего сердца или то же случилось с главным министром? Ведь, для выполнения страстного желания двух народов, нужно было, чтоб обоим это понадобилось в один день и в один час. И оба Чернчайль в Нью-Йорке и главный министр в Петербурге - были постоянно окружены людьми, которые следили за ними и старались уловить благоприятный момент. Чуть только один из них чувствовал утомление или недомогание, или даже просто насморк, сейчас же со всех сторон раздавались голоса:

- У вас, должно быть, что-нибудь с сердцем. Вы утомили ваше сердце.

Это будет преступление, если вы не отдадите ваше сердце в ремонт...

Ведь оно ценное не только для вас, но и для всего народа - ваше сердце.

Но и тот, и другой и слушать не хотели о ремонте. Они смеялись над подобными предположениями и уверяли, что сердца их в отличном порядке и никогда еще они не были так здоровы, как теперь. И, наконец, для всех стало ясно, что здесь придется допустить то, что строго порицалось всеми законами и во всем мире считалось самым тяжким преступлением - насилие. Но прежде чем решиться на это, были собраны философы, юристы и моралисты не только Америки и России, но и всех остальных стран. Они съехались в Париж, который считался центром мира, и на обязанности их лежало обсуждение вопроса:

допустимо ли с точки зрения закона и морали подобное отступление и не послужит ли это дурным примером для толпы?

Ученость этих мужей не лишила их осторожности, и заключение, которого в разных концах света с нетерпением ожидали миллионы людей, было таково: "В виду государственной необходимости - допустить исправление ошибки насилием; но при этом должна быть найдена форма, своей мягкостью соответствующая высшим гуманным требованиям современного культурного человечества".

После этого оставалось только немного подумать; и как всегда бывает, на помощь пришло случайное обстоятельство, именно то, что как раз в этом году истекало пятьсот лет со времени открытия русскими учеными способа продления человеческой жизни. Празднество было назначено в Петербурге. Из всех стран были приглашены все сколько-нибудь выдающиеся люди, и уж, конечно, Чернчайль получил самое настойчивое приглашение.

А так как он тогда был большим любителем всяких празднеств, где можно было весело провести время, то он, разумеется, согласился и, в сопровождении многочисленных своих прихлебателей, предпринял полет через океан. И вот столица России наполнилась чужеземными гостями.

Сюда явились представители всех, даже самых отдаленных, стран. Улицы и площади столицы все пестрели разноцветными лицами и причудливыми одеждами.

Наступил день торжества. Колоссальный зал "Всеобщего органо-ремонториума" был набит приглашенными. Один из ученых специалистов этого учреждения читал доклад о пятисотлетней деятельности учреждения. Чернчайль, конечно, был здесь, и никто иной, как главный министр, - был его соседом. Когда доклад ученого был прочитан и все поднялись со своих мест и стали подходить к нему с приветствиями и поздравлениями, первыми подошли главный министр и Чернчайль.

И вдруг все увидели, что оба они, в тот момент, когда подошли к ученому и жали его руку, потеряли сознание и были поддержаны окружающими их приближенными. Радостный гул пронесся по всему залу и сейчас же перенесся на улицу, где стояла в ожидании несметная толпа.

Это было делом искусного ученого специалиста. Может быть, ему достаточно было при пожимании рук только пристально посмотреть им в глаза... Это была тайна "Всеобщего органо-ремонториума". В тот же миг, неведомо откуда, появились две белоснежные кушетки, которые, приняв тела главного министра и Чернчайля, скрылись где-то за стеной.

В зале водворилось глубокое молчание, длившееся несколько минут, которые показались вечностью. Там, за стеной, происходило восстановление нарушенной справедливости. Сердца двух великих людей были вынуты из груди каждого, и тотчас же каждое было положено на место другого. Главный министр и Чернчайль получили, наконец, каждый свое сердце, данное им природой.

Произошло то, что должно было произойти. Чернчайль не мог дождаться даже конца петербургских празднеств. Он вдруг вспомнил, что там, в Америке, гибнут от голода миллионы обездоленных людей, о которых он почему-то, - он и сам никак не мог понять, почему, - не заботился больше года. И в ту же ночь, не простившись с гостеприимными хозяевами города и даже никому не сказав ни слова, один улетел в Америку. И снова вся земля наполнилась восторженными рассказами о его благодеяниях.

А главный министр, придя после праздника в свой рабочий кабинет и беглым взглядом просмотрев свои же собственные резолюции и услышав от других о своих делах, пришел в такое отчаяние, что только сознание высокого долга перед своим народом удержало его от самоубийства...