Александр Шалимов - Охотники за динозаврами

— Сейчас, — пробормотал Крукс, взяв дрожащей рукой бокал. Он поднес его к губам, и Стив услышал, как зубы толстяка застучали о край бокала. — Благодарю, — сказал он, сделав несколько глотков и осторожно ставя бокал на стол, — благодарю вас, ваше преосвященство.

“Кардинал” молчал. Выражения его глаз за темными очками Крукс, как ни старался, не мог разглядеть.

— Сегодня утром, когда я имел удовольствие познакомиться с достойным братом вашего преосвященства, — начал Крукс, — я мечтал лишь о минутной аудиенции, чтобы выразить вашему преосвященству свое глубочайшее уважение и смиренно просить о благословении.

Стив, не отрывая взгляда от взволнованного лица толстяка, мысленно усмехнулся.

— Я католик и глубоко верующий человек, — продолжал Крукс, — и в своей профессиональной деятельности я всегда старался быть честным. Это подтвердят все, кто знает меня. Но ныне веры и честности недостаточно, сэр… простите… ваше преосвященство. Я… я прошу вас отпустить мои грехи… Я догадываюсь, что они осудили меня, как и его , возможно… И если я должен умереть, я хотел бы предстать там, — Крукс поднял глаза к потолку, — очищенным от грехов, ваше преосвященство…

— Ничего не понимаю, сударь, — медленно сказал “кардинал”. — Кто они ? Кто смеет ныне осудить человека, помимо Всевышнего и судьи, действующего по закону? Вы просите меня об отпущении грехов, но по канонам нашей церкви это происходит при таинстве исповеди, и вам проще было бы обратиться к вашему приходскому исповеднику, который вас знает.

— Я не мог бы сказать ему всего, ваше преосвященство. Вы, очевидно, не представляете, что такое наша современная американская церковь. Мой исповедник, о нет… И кроме того, я даже не уверен, дадут ли мне возможность возвратиться в Нью–Йорк.

— Вы богохульствуете, сударь, — сурово сказал “кардинал”. — В моем присутствии вы позволяете себе хулить церковь. Мне кажется, сударь…

— О, не гоните меня, ваше преосвященство, — вскричал Крукс, — не отталкивайте человека, который очутился на краю бездны. Ведь эта ночь может оказаться моей последней ночью.

— Ну что вы такое говорите, — с оттенком раздражения сказал “кардинал”. — Мы с вами находимся в цивилизованной католической стране. Если вам угрожают, если вас кто‑то шантажирует, обратитесь в полицию.

— Ах, ваше преосвященство, полиция бессильна перед ними. Ну что может сделать, например, ваша итальянская полиция с вашей мафией?

— Вот вы о чем, — кивнул “кардинал”. — Вы хотите сказать, что вас преследует ваша американская мафия?

— Те, кого я опасаюсь, — зашептал Крукс, тревожно оглядываясь, — похуже любой мафии. Но позвольте мне, ваше преосвященство, объяснить, в чем дело, и тогда вы, быть может, согласитесь снять тяжкое бремя с моей души.

— Хорошо, говорите.

— Я — глава адвокатской фирмы, очень солидной адвокатской фирмы, монсеньор. Одним из моих клиентов был человек, которого я давно знаю, с которым мы были почти друзьями. Могу добавить, что он разбогател на моих глазах, причем не всегда он… делал деньги в соответствии с правом. Ему везло, и он стал одним из богатейших людей мира. Впрочем, он никогда не афишировал своего богатства и своих возможностей. Он предпочитал оставаться в тени, хотя мог многое. Очень многое, монсеньор… После рождения сына он составил завещание, по которому сын являлся его единственным наследником. Я вел многие его дела, и, естественно, завещание он доверил мне. Но около года назад он решил изменить завещание. Он вызвал меня в Сан–Паулу, где тогда находился, и продиктовал новое завещание. Признаюсь, оно меня удивило, но… я был только его поверенным в делах. По новому завещанию сыну он почти ничего не оставлял, а все остальное… в общем, это уже неважно…

— Нет, сударь, говорите все до конца, если вы решили довериться мне и ждете моей поддержки, — холодно сказал “кардинал”, — Или вообще ничего не говорите.

— О монсеньор, — пробормотал адвокат, вытирая платком крупные капли пота, выступившие на лице, — о монсеньор, — повторил он шепотом, — если бы вы только знали…

— Не бойтесь, здесь никого нет. Мой брат и его друг ушли еще до вашего прихода.

— Он завещал все одному международному сообществу, которое… разрабатывает какое‑то новое оружие. Оно находится в ФРГ, называется ОТРАГ… В завещании был ряд ограничений, которые давали моему клиенту определенные гарантии, что его… не ликвидируют раньше времени, дабы воспользоваться его деньгами. Но это уже технические детали.

— Сын знал о том, что завещание изменено? — спросил “кардинал”.

— Нет… По–видимому, нет, — поправился адвокат. — Дело в том, что он поручил мне известить об этом сына после того, как вернусь в Нью–Йорк и уничтожу первое завещание.

— Значит, оно не было уничтожено, когда он подписывал второе?

— Нет… Я не привез его в Сан–Паулу. Я не знал, зачем он меня вызывает. Но я обещал ему уничтожить первое завещание тотчас же, как возвращусь в Нью–Йорк.

Адвокат умолк и тяжело вздохнул.

— Вы, конечно, выполнили свое обещание, сударь?

— В том‑то и дело, что нет, ваше преосвященство… Но без всякого злого умысла. Первое завещание уже потеряло юридическую силу… Я ждал, что его сын появится у меня или подаст о себе весть. Время от времени я… снабжал его деньгами, с согласия отца, конечно. Но в этот последний год он не появлялся, а я… все откладывал… Само по себе уничтожение первого завещания — акт пустяковый… Даже трудно объяснить, зачем я продолжал хранить его. Может, главная причина — в моем отношении к мальчику… Я хорошо знал его и… решение старика считал очередным жестоким чудачеством и несправедливостью… Они ведь не ладили. Сын пошел не в отца… Ну, а старик не мог примириться с этим.

На днях он позвонил мне снова. Его первым вопросом было, уничтожил ли я то, первое завещание. Я сказал, что уничтожил. Я солгал ему, но… Я мог исправить ложь тотчас же, как закончится телефонный разговор. Его дальнейшие слова удивили меня. Он сказал: “Поклянись, Феликс, что ты действительно уничтожил первое завещание”. Что было делать? Я сказал: “Клянусь”. Если бы я только мог предполагать… После этого он велел мне уничтожить и второе завещание, сейчас же, до окончания нашего разговора. Я понял, что он очень возбужден, и не стал возражать. Я открыл сейф — такие завещания хранятся в особом сейфе, рядом с моим кабинетом, — взломал печати, порвал завещание на мелкие клочки и сжег его в специальной электрической печи, стоящей у меня в кабинете. И он снова велел мне поклясться, что я действительно сжег второе завещание. Ему хорошо известно, что я честный человек и ревностный католик… Я поклялся и почувствовал по его тону, что ему сразу стало легче. Мы поговорили еще немного, он даже шутил, а потом вдруг сказал мне, что хочет встретиться со мной, чтобы составить новое завещание. И предложил приехать в Акапулько. И вот я здесь, монсеньор, на мне тяжкий грех клятвопреступления и… самое ужасное, что они … вероятно, уже догадываются, что с завещанием дело обстоит не так, как им хотелось бы. Если я не ошибаюсь, я обречен — ничто не спасет меня. Мне остается молить вас, ваше преосвященство, облегчить мои последние часы — снять с меня бремя тяжкого греха.