Сергей Снегов - Огонь, который всегда в тебе

- В идее звучит неплохо. А как в осуществлении?

- Уже осуществлено! - объявил он торжественно. - Я написал изумительную вещь, никто еще до меня... С принудительной музыкой отныне покончено, только та, что создается самим слушателем... Называется "Твоя собственная симфония". Публичный концерт - через месяц, первого мая.

- Придем, - пообещал я. - К тому времени Генрих поправится. А пока извини, разговор затянулся.

- Пожалуйста, - поспешно сказал Михаил, но не ушел. Лицо у него стало жалким.

Генрих удивленно взглянул на меня. Всю беседу он промолчал, это с ним случалось. Но если собеседником он бывал не отменным, то слушателем образцовым. Я нетерпеливо сказал:

- Говорю тебе, мы придем. Что еще?

- Без вашей помощи концерт не состоится, - промямлил Михаил. - Дело в том, что... Мне нужен аппарат Альберта. Я его немного переделаю... Знакомые конструкторы обещали... Понимаешь?

Я обернулся к Генриху. Генрих засмеялся.

- Отдай, - сказал он с облегчением. - И пусть он покрепче переделывает эту чертову машину. Сказать по совести, я боюсь смотреть на нее.

7

О первом концерте индивидуальной музыки мне говорить нечего, он у всех вас в памяти.

И вы, конечно, помните речь, произнесенную Потаповым перед концертом. Я лишь добавлю, что Генрих смеялся, а я удивлялся. Михаил держался заправским оратором. Он так развязно нападал на музыку прошлых веков, что уже это одно покорило молодых буянов, начинающих утверждение своей личности со словечка "нет", обращенного на все и на всех. Тогда впервые публично и прозвучал изобретенный Альбертом термин "принудительная музыка", отныне столь обычный, что уже не замечают его ругательной природы. Зато общепринятое сегодня название "индивидуальная музыка" Михаил употребил всего раз или два; он напирал на формулы "свободная музыка" и "музыкальное самопознание".

Что до самого концерта, то меня смешило, что в зале собралось почти двадцать тысяч человек и все молчат и чего-то ждут, а ничего не происходит: оркестра нет, наушники тоже отсутствуют и только на сцене возвышается небольшой деревянный ящик - переделанный аппарат Альберта. Во мне индивидуальная музыка всегда звучит слабо, я, вероятно, воспринимаю мир не музыкально, а рационально. Михаил не раз сетовал, что я феномен и его творения не про меня.

Но эта забавная музыка все-таки зазвучала и во мне. Я назвал ее забавной, потому что во мне она скорее была иронической, звуки смеялись, особенно когда я опять озирал сосредоточенно молчавший зал. Генрих же, когда концерт закончился, оказал мне со вздохом:

- Опять те же печальные мелодии! - Он увидел, что я забеспокоился, и добавил: - Но не было ничего страшного, на такую музыку я мог бы ходить каждый день.

Пока мы выбирались наружу, я прислушивался к разговорам вокруг нас.

- Гигантское произведение! - говорил один, растерянно улыбаясь. Нет, это поразительно, почти сверхъестественно! Никогда в жизни не слышал такой величественной симфонии!

- Я плакал, - признавался другой. - Я ничего не мог с собой поделать, слезы лились сами. Просто невероятно, как Потапову удалось построить такую большую вещь на вариациях одного траурного мотива, правда нежного и красивого, этого отрицать не могу.

- Вот же было веселье! - восторгался третий. - Если бы не соседи, я пустился бы в пляс, так хороши те радостные мотивчики! А тебе они понравились? - спрашивал он свою подругу, немолодую женщину.

- Веселые? - переспросила она. - Я что-то их не услышала. - Она содрогнулась. - Больше я на такие концерты не пойду. Звуки были грубы, некоторые мотивы непристойны. У меня впечатление, будто меня раздевали и освистывали. Если и слушать такую музыку, то запершись в одиночестве.

- Этот концерт нужно слушать в постели, а не в зале, - утверждал еще один. - Удивительно успокаивающая вещь, после нее хорошо заснуть.

Впрочем, я ломлюсь в открытую дверь: вы не хуже моего знаете, как действует индивидуальная музыка. И что она теперь публично не исполняется, а стала интимным занятием, совершаемым в одиночестве, по-моему, естественно. Мы с Генрихом не раз потом говорили об этом с Михаилом. Он, как вы знаете, долго боролся против переселения его индивидуальной музыки из концертных залов в спальни, он видел в этом реванш, взятый ненавистной ему классической принудительной музыкой".