Джеймс Стивенс - Кувшин золота

Для них вообще существовало лишь две разновидности звуков беседа и шум: первое они очень любили, о втором же говорили со строгим осуждением, и даже когда его производили птица, ветерок или дождь, они сердились и требовали, чтобы шум немедленно прекратился. Их женщины вообще разговаривали редко, однако никогда не молчали: они общались друг с другом неким физическим телеграфом, которому выучились у Ши: быстро или медленно щелкали суставами пальцев, и могли переговариваться так друг с другом на огромном расстоянии, ибо путем долгой практики научились издавать громкие взрывные звуки, похожие на гром, и тихие звуки, похожие на шелест серой золы в очаге. Тощая Женщина ненавидела своего ребенка, но обожала ребенка Седой Женщины, а Седая Женщина любила ребенка Тощей Женщины, но терпеть не могла своего собственного. Компромисс может разрешить самую сложную из ситуаций, и со временем женщины обменялись детьми, сразу же превратившись в самых нежных и любящих матерей, каких только можно вообразить; и две семьи стали жить в наисовершеннейшей любви, какую только можно найти.

Дети росли в любви и радости. Сначала мальчик был маленьким и толстеньким, а девочка длинной и тощей, потом девочка стала кругленькой и пухленькой, а мальчик вытянулся и стал костлявым. Это произошло оттого, что девочка обычно сидела тихо и вела себя хорошо, а мальчик - нет.

Много лет они жили в глубоком уединении соснового леса, где царил постоянный сумрак, и там привольно играли они в свои детские игры, мелькая между тенистыми деревьями маленькими быстрыми тенями. Временами их матери, Седая Женщина и Тощая Женщина, играли с ними, но это бывало редко, а иногда их отцы, два Философа, выходили и глядели на них через очки, очень круглые и очень стеклянные, с огромными круглыми роговыми оправами. У детей, однако, имелись и другие товарищи по играм, с которыми можно было забавляться весь день напролет. В подлеске бегали сотни кроликов; они полнились весельем и очень любили играть с детьми.

Были там белки, которые с радостью присоединялись к их играм, а нескольким козам, однажды забредшим из большого мира, был оказан такой прием, что они с тех пор приходили всегда, как только выдавалась возможность. Еще там водились птицы - вороны, дрозды и трясогузки, которые были хорошо знакомы с малышами и посещали их настолько часто, насколько позволяла их занятая жизнь.

Недалеко от их дома в лесу была полянка футов десяти в ширину; через этот просвет, как через окно, солнце летом заглядывало на несколько часов вниз.

Мальчик первым заметил странные лучистые стрелы в лесу. Однажды его послали насобирать сосновых шишек для очага. Поскольку их собирали каждый день, возле самого дома их оставалось мало, и потому ему пришлось в своих поисках отойти от дома дальше обычного. Поначалу необычайное сияние поразило его. Он никогда прежде не видел ничего подобного, и ровный, немигающий свет возбудил в нем равно страх и любопытство. А любопытство победит страх скорее, чем храбрость; в действительности, оно заводило многих людей в такие опасности, от которых отшатнулась бы простая физическая смелость, ибо голод, любовь и любопытство - величайшие движущие силы жизни. Едва мальчик обнаружил, что свет не движется, он подошел к нему и, наконец, вдохновленный любопытством, шагнул прямо в него и обнаружил, что это вообще не что-то. Едва попав на свет, мальчик понял, что тот - теплый, и это так напугало его, что он снова выпрыгнул из света и спрятался за дерево. Потом он впрыгнул в него на мгновение и тут же выпрыгнул обратно, и играл в эту игру с солнечным светом почти полчаса. Наконец, он совсем осмелел и встал в свет, и обнаружил, что тот вовсе не жжется, но оставаться в нем ему не захотелось - он испугался, что может спечься. Когда мальчик вернулся с шишками домой, он ничего не сказал ни Седой Женщине из Дун-Гортина, ни Тощей Женщине с Инис-Маграта, ни двум Философам, но рассказал обо всем девочке, когда они ложились спать, и с тех пор они каждый день ходили играть с солнечным светом, а кролики и белки приходили к ним туда и присоединялись к их играм, с интересом вдвое большим, нежели до того.

Глава II

Иногда к одинокому домику в сосновом лесу приходили люди за советами по вопросам, слишком темным даже для таких вершин просвещения, как приходской священник и таверна. Этих людей всегда принимали хорошо, и их сложности немедленно разрешались, ибо Философы любили быть мудрыми и не стеснялись доказывать свою ученость; равным образом, в отличие от многих других мудрецов, они не боялись обеднеть или потерять уважение, делясь своим знанием. Вот какие максимы были у них излюбленными:

Прежде, чем сможешь получать, научись давать. Знание за неделю становится хламом; потому избавляйся от него.

Прежде, чем наполнить ящик, его надо опустошить.

Опустошение и наполнение - это прогресс.

Мечу, лопате и мысли нельзя позволять ржаветь.

Седая Женщина и Тощая Женщина, однако, имели мнение, весьма отличное от этого, и максимы их также отличались:

Тайна - это оружие и друг. Человек - тайна Бога, Власть - тайна человека, Пол - тайна женщины.

Имея много, сможешь поиметь больше.

В ящике всегда найдется место.

Искусство укладки - последняя лекция мудрости.

Скальп твоего врага - это прогресс.

При таких противоположных взглядах, казалось, вполне могло случиться так, что посетители, искавшие совета у Философов, были бы поражены и пленены их женами; но женщины оставались верны собственным доктринам и отказывались делиться знаниями с кем бы то ни было, за исключением особ высокого ранга - таких, как полицейские, гомбины и советники округа и графства; но даже с тех они запрашивали за свои знания высокую цену и процент с любой прибыли, которую можно было извлечь, следуя их советам. Необходимо заметить, что последователей у них было немного по сравнению с теми, кто искал помощи у их мужей, ибо не проходило и недели без того, чтобы кто-нибудь не пришел в сосновый лес, сдвинув брови от затруднения.

Люди эти крайне занимали детей. После их приходов дети обычно уходили и разговаривали о них, стараясь вспомнить, как те выглядели, как разговаривали, их походку и манеру нюхать табак. Через некоторое время они стали интересоваться вопросами, с которыми те приходили к их родителям, и ответами и наставлениями, с которыми родители отпускали их. Долгая выучка дала детям способность сидеть совершенно тихо, так, что когда дело подходило к важной части, о них полностью забывали, и идеи, иначе миновавшие бы их молодые годы, входили в их повседневные разговоры.

Когда детям исполнилось по десять лет, один из Философов умер. Он собрал всех домашних и объявил, что ему пришло время попрощаться со всеми, и он вознамерился умереть так скоро, как только возможно. К сожалению, продолжал он, здоровье его в последнее время окрепло больше обычного, но это, безусловно, не препятствует его решению, ибо смерть зависит не от нездоровья, а от множества других факторов и деталей, которыми он не хочет их отягощать.

Читать дальше