Игорь Росоховатский - Встреча во времени

Такая гипотеза объясняла странный вид статуй, загадочное вещество, из которого они сделаны, и многое другое. Но были в ней и уязвимые места.

И самым непонятным было то, что никто никогда не рассказывал о таинственных существах, пришедших из пустыни. А ведь космонавты-пришельцы, наверное, поинтересовались бы жителями вновь открытой ими планеты и постарались бы вступить с ними в переговоры.

Михаилу Григорьевичу не терпелось поскорей проверить свою гипотезу. И вот, наконец, с одного самолета экспедиции, пролетающего над пустыней, заметили эти статуи. Тотчас же в путь вышла экспедиция во главе с Михаилом Григорьевичем.

…Он стоит перед статуями — возмужавший и огрубевший на войне, строгий, научившийся сдерживать свои чувства и порывы, и думает: «Сколько я пережил за это время! Фронт, огонь, смерть, поиски, волнения, защита диссертации, рождение сына, встреча с разными людьми… Одни становились из чужих родными, другие уходили из жизни. Там, на фронте, кадровикам засчитывалось три года за год армейской службы, но на самом деле год стоил десяти, двадцати лет, целой жизни. Мы узнали настоящую цену многим вещам, мы яснее поняли, что такое счастье, жизнь, верность, глоток воды».

Потом он подумал о сыне и ласково улыбнулся.

Он вспомнил останки древнего города, обнаруженные в этой же пустыне. В развалинах дома он нашел тогда гипсовую женскую голову.

Теперь она выставлена в Эрмитаже, и каждый, кто посмотрит на нее, восхищается прекрасным лицом.

«Это все, что осталось от жизни и труда неизвестного скульптора, — думает Михаил Григорьевич. — Но разве этого мало, если люди становятся выше и чище, посмотрев на его творение?» Он представляет, что останется от него самого: исследования, очерки, находки. В них запечатлен кусочек истории, иногда кровавой и жестокой, иногда величественной и светлой, но всегда указывающей путь в будущее. И еще останется сын и сын его сына, и правнуки…

Край солнца еще виднелся над горизонтом. Казалось, что там плавится песок и течет огненной массой… Подул ветер, и песок зашелестел. Только статуи стояли неподвижно, еще более безжизненные, чем пустыня.

Михаил Григорьевич опять подумал, что так же неподвижны они были все эти пять лет и ветер оглаживал их со всех сторон, сердясь на искусственную преграду. Время текло мимо них, как песок, унося человеческие радости и страдания.

И все ж… Михаилу Григорьевичу казалось, что здесь произошли какие-то изменения. Он не мог увидеть их и поэтому злился и тревожился. Вынул из кармана бумажник, раскрыл его… Достал фотокарточку… Вот он, вот Света, напротив — статуи… Но что же это такое? Не может быть! Не может…

Михаил Григорьевич переводил взгляд с фотокарточки на статуи и опять на фотокарточку. Аппарат не мог ошибиться. Может быть, ошибаются сейчас его глаза? Он подошел ближе, отступил.

Нет, и глаза не ошибаются.

На фотокарточке женская статуя стоит прямо, опустив руки, а сейчас она изменила положение: слегка согнуты ноги в коленях, рука прижата к ноге — к тому месту, где отбит кусок. А статуя мужчины, стоящая вполоборота к ней, сделала шаг вперед, как бы защищая женщину. Правая рука вытянута и сжимает какой-то предмет.

«Что все это означает?»

Михаил Григорьевич ничего больше не чувствовал, не мог думать ни о чем, кроме статуй. Его глаза сверкали, сквозь коричневый загар лица проступил слабый румянец. Теперь он казался намного моложе своих лет. Он вспомнил слова Светланы: «Никак не могу отделаться от впечатления, что они живые…»

Ритм его мыслей нарушился, в памяти вспыхивали отрывки сведений: слон живет десятки лет, а некоторые виды насекомых — несколько часов.

Но если подсчитать движения, которые сделает за свою жизнь какой-то слон и какое-то насекомое, то может оказаться, что их количество приблизительно равно.

Обмен веществ, жизнь… У различных видов они различны, причем это различие колеблется в очень широких пределах. Так, все развитие крупки заканчивается в 5–6 недель, а секвойя развивается несколько тысяч лет.

Все ясней и ясней, ближе и ближе вырисовывалась главная мысль. Даже у земных существ отрезки времени, за которые протекают основные процессы жизни, настолько различны, что один отрезок относится к другому, как день к десятилетию или столетию.

Деление клеток некоторых бактерий происходит каждый час-два, а клеток многих высших организмов — раз в несколько дней.

У каждого вида свое время, свое пространство, свои отрезки жизни… Быстрому муравью моллюск показался бы окаменевшей глыбой… А если вспомнить еще и явления анабиоза…

Статуи стояли перед ним совершенно неподвижно. Но он уже догадывался, что их неподвижность кажущаяся. И еще он догадывался, что это вовсе не статуи, а… Ну, конечно, это живые существа с другой планеты, из другого мира, из другого материала, из другого времени. Наши столетия для них — минуты. Очевидно, и процессы неживой природы там протекают в ином, более медленном ритме.

Пять лет понадобилось этой женщине для того, чтобы почувствовать боль в ноге и начать реагировать на нее. Пять лет понадобилось мужчине, чтобы сделать один шаг.

Пять лет… Он, Михаил Григорьевич, за это время прожил большую жизнь, нашел и потерял товарищей, узнал самого себя, испытал в огне свою любовь и ненависть. Он изведал тысячу мук, боль, отчаяние, радость, горе, счастье.

А нервные импульсы этих существ медленно ползли по их нервам, сигнализируя женщине о боли, мужчине — об опасности.

Он шел через фронты, израненный, измученный, неукротимый к победе. И хрупкая золотоволосая женщина, его жена, шла рядом, деля все трудности и радости.

А женщина, которую все считали статуей, все эти годы опускала руку к больному месту, мужчина заносил ногу, чтобы сделать очередной шаг навстречу опасности.

Это казалось невероятным, но Михаил Григорьевич слишком хорошо знал, что в природе может случиться все. Многообразие ее неисчерпаемо.

«Пройдут еще десятки лет, — думал он. — Умру я, умрет мой сын, а для них ничего не изменится, и ни обо мне, ни о моем сыне они даже не узнают. Наше время омывает их ступни и несется дальше, бессильное перед ними. И все наши страдания, наши радости и муки для них не имеют никакого значения. Они оценят лишь дела.

И тут же он спросил себя: «Оценят ли? Все может быть иначе. За боль, нанесенную женщине без злого умысла пять лет тому назад, мужчина поднял оружие. А когда же он отомстит? Сколько лет пройдет еще до того? Сотни, тысячи? Люди далекого будущего поплатятся за ошибки своих давних предков? Как не допустить до этого?»

Михаил Григорьевич остановил поток своих вопросов. Справиться с пришельцами людям Земли нетрудно. Можно выбить оружие из руки мужчины. Можно связать стальными тросами эти существа. В конце концов побеждает тот, чье время течет быстрее.