Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

С Мишениным было сложнее. Взгляды товарищей он не то чтобы не разделял, но откровенно робел перед грандиозными перспективами. Даже в обычном трепе относительно будущего во всяких мелочах чувствовалась мишенинская неуверенность. Порою Ильич беспричинно просил прекратить разговор о будущих успехах, но товарищам было очевидно - Вова боится сглазить. При всем при том душа математика рвалась сохранить империю. Зачем это было надо вовиной душе, ее хозяин объяснить не мог. Невнятные объяснения по поводу скудности жизни в советское время убедительными не казались. При этом на словах Ильич отдавал себе отчет в нежизнеспособности монархии, но сердцу не прикажешь. Увещевания друзей действовали слабо, а обсуждение порою перерастало в серьезный мужской разговор.

- Уважаемый Владимир Ильич, мне по хрену, о чем тебе мечтается. Но если ты, сучара, кому-то лишнее ляпнешь, я лично выдеру твои размножалки!

Вежливое обращение, сдобренное матерными военно-морскими афоризмами, действовали на Ильича отрезвляюще. Он обижено замолкал, но через недельку - другую начинал заход с другого борта.

Перед покушением на Великого князя Сергея Александровича математик едва не сдал своих единовременников с потрахами, так ему мечталось стать то ли спасателем, то ли Спасителем. Последнее вернее. На счастье Ильич подцепил в ночлежке какую-то заразу и свалился в горячке. Скорее всего, у Ильича была ослабленная форма брюшного тифа (дома, перед поездкой в Уганду, ему вкатили пару прививок). Местное медицинское светило долго перечисляло знакомые симптомы и удивлялось, отчего они не привели к летальному исходу. Друзья тоже удивлялись, но заразу не подцепили.

После трех дней бреда Ильич вдохновенно принял заботы вдовой купчихи Настасьи Ниловны. У нее друзья снимали 'деревяшку' с печным отоплением. Для друзей это был знак свыше. Для Ниловны это также был знак. Может, и не знак, но между Вовой и Настасьей вспыхнуло большое чувство. Можно сказать, пробудилась первая в этом мире любовь! Зверев по этому поводу высказался прочувственно, с добротой, но получилось на манер матерной частушки.

Однако не только Мишенин размышлял о вмешательстве в историю, грешили этим и Зверев с Федотовым.

Мысли Бориса правильнее было бы назвать размышлизмами, столь они были неопределенны и полны сомнений. Будучи сторонником идеи социальной справедливости, он с почтением относился к выводам Карла Маркса. Вместе с тем, он весьма критично оценивал природу человека. У Бориса не было сомнений в том, что физиология человека внутренне ориентирована на противоположные начала: с одной стороны, потребность поделиться, с другой - отобрать и поработить.

Превалировало ли второе или жадность в принципе была активнее - распознать такие тонкости Федотову не случилось. Поначалу он хотел немедленно сойтись с революционерами, но вовремя одумался, осознав собственную полную безграмотность в части понимания местных реалий. Он вдруг осознал, что даже не помнит, взял ли уже товарищ Ульянов свой знаменитый партийный псевдоним. Как оказалось, его представления о героях и движущих силах этой революции также были далеки от совершенства.

В итоге он решил с выводами не торопиться, но к этому миру присмотреться. Вдруг что да придумается.

Зверев мыслил категориями морпеха, т.е. нормального молодого человека начала XXI века. На монархию, как и на идею соц. справедливости ему было глубоко плевать. Он полностью поддержал Федотова по-настоящему заработать. Но вот с гибелью Императорского флота душа морпеха была категорически не согласна. Разговоры по этому поводу порою протекали весьма бурно.

- Борис, но почему через газету не предупредить о позорной сдаче Небогатовым эскадры Императорского флота? Ведь можно же спасти несколько боевых кораблей.

- Дима, предположим, что какой-нибудь идиот-редактор опубликует этот бред. Предположим, что будут приняты меры, но, что принципиально изменится? Попробуй сам себе ответь - наличие нескольких лишних битых кораблей хоть как-то повлияют на исход сухопутной компании и условия мирного договора?

- Старый, ты не понимаешь, ведь сдача флота - это наш позор! - продолжал горячиться Зверев.

- Димыч, прошу тебя, будь трезвее. Технические решения нравственными категориями не располагают. Не сдаст Небогатов флот - погибнет еще несколько тысяч русских моряков. В итоге страна потеряет грамотных специалистов с реальным боевым опытом. В этом отношении мы России только навредим. Дим, главное даже не в этом. Ты осознай - для аборигенов поражение будет носить столь же позорный характер. Они же не будут знать, что в иной реальности остатки флота сдались. В этом смысле изменить будущее мы не в силах.

Эт ..., - Дима на мгновенье замолчал. - Ладно, согласен, твоя взяла, но почему не подсказать хотя бы, где наших обнаружат яппы?

- Революционные потрясатели, мать вашу! Вы скажите мне, старому, кто же в такое поверит и кто такое напечатает!? - Борис в волнении начал мерить горницу шагами. - А если некий сбрендивший главред и опубликует ваше предсказание, то непременно найдутся трезвомыслящие, что позже начнут выискивать, в чем еще отметились эти гребаные предсказатели!

- Вы это к чему, Борис Степанович? - влез в разговор, молчавший до этого Мишенин.

- А к тому, уважаемые, - побелевшими пальцами Борис вцепился в спинку кресла, - что, как только мы выйдем на рынок с железяками, обогнавшими местное время, так те самые очень трезвые и умные быстренько сложат 'два плюс два'. Сложат и непременно прощупают нас на предмет причастности к тем предсказаниям, а нам это надо?

- Да кому такое придет в голову, Борис Степанович! Что Вы несете? - занервничал математик.

- А ну заглохни! - неожиданно гаркнул Зверев. - Старый прав! Вычислят на раз. А конкретным пацанам надо дело поднимать. Помехи нам не нужны! Точка.

***

У друзей были обширные планы на реализацию своих знаний, но и здесь все было непросто. Знания математики всего лишь позволяли не умереть с голода. Статьи по психологии в перспективе могли дать мировую известность, а кушать хотелось здесь и сейчас, тем более, что знания эти были весьма поверхностны. Основные надежды переселенцы связывали с профессиональными навыками Федотова.

Первоначально переселенцы предполагали получить стартовый капитал, продавая изобретения. Увы, жизнь быстро развеяла их ожидания: суета с продажей идеи молнии кончилась провалом. Хорошо хоть куртку не распороли. Продажа новшеств больше не казалась источником доходов. Друзья с сожалением убедились, что все цивилизованные варианты кончались многолетней работой на дядю банкира и потерей темпа. Тогда-то добропорядочные (или почти добропорядочные) граждане двадцать первого века решили встать на путь, активно пропагандировавшийся на их исторической родине - на путь первичного приобретения капитала, т.е. гангстеризма. Не малую роль в таком решении сыграло отсутствие каких-либо привязанностей. Этот век они воспринимали как эмигранты, которым необходимо выжить любой ценой.