Николай Шагурин - Эта свирепая Ева (Сборник)

Доктор Альберих сидит в холле своего замка, считая его неприступной крепостью от людей и стихии. Но он не учитывает ярости «Жанны», циклона, редкостного по мощи. Это как бы гигантская турбина, которая вырвалась из космоса и свалилась на колонию, вращаясь и сметая все, что попадается на пути.

Гаснет электричество. Альберих зовет на помощь — у него отнялись ноги. Но слуга не приходит на зов, каждый заботится только о собственном спасении.

С треском вылетает из рамы витраж, выдавленный воздухом, портрет фюрера разлетается на мелкие осколки. Обломки каменных блоков носятся по воздуху. Один из них, как снаряд, обрушивает башню замка.

А на просеке беглецы, цепляясь друг за друга, задыхающиеся и захлебывающиеся, вынужденные то и дело перелезать через стволы поваленных деревьев, продолжают пробиваться к затону.

И вдруг ветер и ливень стихают, наступает тишина: повинуясь внезапному капризу, «Жанна» стремительно унеслась дальше. Беглецы останавливаются и в полном изнеможении переводят дух.

Внезапно раздается треск — это свалилось еще одно дерево. Затем — отчаянный вопль Фомина: «Козлова придавило!»

С неимоверными усилиями беглецам удается высвободить тело из-под дерева. При свете фонарика Кудояров убеждается, что дело безнадежно: у несчастного раздавлена грудная клетка.

Все склоняются над Козловым, из груди его вырывается хрип и последние слова: «Оставьте меня. Умираю. К затону! Передайте… привет… родине».

— Скончался! — констатирует Кудояров.

Бедный «Караязиджи»!

Беглецы продолжают путь. Осталось немного, но тут возникает новое препятствие: навстречу им идет вода. В результате ливня река вышла из берегов, глиссеры сорвало с якорей, и бурный поток уносит «Нифльгейм-1» к океану.

Беглецы останавливаются ошеломленные: не возвращаться же назад. Все тяжело, натужно дышат, тела у всех в кровоподтеках, болят, как будто их несколько часов избивали палкой. А вода быстро прибывает, доходит уже до пояса, надобно отступать и побыстрее.

В этот миг крушения всех надежд Андрис издает радостный крик: «Глиссер!»

В луне фонарика ясно обозначаются контуры «Нифльгейма-2». Прибывающая вода несет его, покачивающегося на волне, к беглецам. Все обращают внимание, что вода кишит змеями, искавшими во время урагана спасения в затоне. Это «мокасины», из числа самых ядовитых гадов сельвы. Но Андрис бесстрашно пускается вплавь, быстро добирается до глиссера, открывает пластиковое перекрытие. Через минуту он на борту и помогает товарищам взобраться на судно.

Баки полны горючего. Включен прожектор на носу глиссера. Взвывают моторы, Андрис выводит судно на фарватер и направляет его вверх по беснующейся реке.

Свидетельства

В ЗЕЛЕНОМ АДУ

«Много дней подряд мы плыли вверх по реке, — рассказывает один швед, охотник за алмазами. — За это время мы не видели ни одного живого существа крупнее птицы. Стояла гнетущая тишина. Но это только днем. С наступлением ночи начинался настоящий бедлам, и джунгли не замолкали до рассвета.

Ленивый ветерок приносил ни с чем не сравнимый «аромат» джунглей: зловоние гниющих трав и тошнотворный дух вздувающихся и лопающихся на болотах пузырей, приторный запах восковых цветов лиан — трупное дыхание зеленого ада, полного разложения и смерти…

Джунгли могут замучить свою жертву, но есть в них нечто такое, что влечет путешественника, и он возвращается туда снова, и снова, пока не произойдет неизбежное, и от человека не останется кучка обглоданных костей на какой-нибудь муравьиной куче.

…Иногда после долгих однообразных дней мы вдруг оказывались среди буйных красок и бьющей ключом жизни, с роскошными цветами в темной зелени и с неумолкаемым гомоном пестрых птиц. На лианах раскачивались странные паукообразные обезьяны, по стволам шныряли зверьки, похожие на белок. Но такие оживленные оазисы попадались редко, и вскоре мы снова оказывались в дебрях, безмолвных и мрачных, как могила.

Река суживалась, джунгли смыкались все плотнее, и наконец ветви деревьев над головой сплелись в сплошной полог, сквозь который с трудом пробивался дневной свет. Мы пробирались через жуткий лабиринт, нередко прорубаясь сквозь плотную завесу ветвей…»

Автор этого красочного описания вскоре потерял проводника-индейца, укушенного змеей, и, лишившись всего снаряжения, в одиночку скитался в зеленом пекле. С огромным трудом он выбрался из джунглей, буквально разутый и раздетый, изнемогший и больной. В общем, по пословице «отправился за шерстью, а вернулся сам остриженный».

Вплоть до рассвета мчался «Нифльгейм-2» вверх по реке, высвечивая путь прожектором. Андрис поражался мощности двигателей, которые позволяли глиссеру легко преодолевать бурное течение. Впрочем, чем дальше, тем спокойнее становился поток. По-видимому «Жанна» задела эти места только краем своей мантии. Но река разлилась широко в обе стороны, затопив сельву и уничтожив ее обитателей, не успевших бежать. Погони нечего было опасаться, но спутников Кудоярова сейчас волновало другое.

Когда все были на борту и глиссер тронулся, Кудояров спросил:

— Товарищи, никто не укушен?

Жалоб не было.

— А вот меня, кажется, одна гадина укусила, — сказал Кудояров, засучивая левую штанину. Подсвечивая фонариком, Скобелев осмотрел ногу и, к ужасу товарищей, обнаружил выше щиколотки следы — даже не одного, а двух укусов.

Андрис тотчас вызвался высосать ранки, но Кудояров категорически запретил это ему и другим: у всех были исцарапаны губы и яд через них проникнет в кровь. Скобелев предложил прижечь ранки. Выдернув из-за пояса отобранный у немца парабеллум, вынул магазин, достал патрон и, вытащив пулю, присыпал места укусов порохом.

— У кого есть спички?

В других обстоятельствах этот вопрос мог бы вызвать смех, все были мокры до нитки. Но сейчас ответом было трагическое молчание.

— Может быть, найдется зажигалка?

Молчание.

Приходилось положиться на железный организм Кудоярова. Но надежда оказалась плохой: нога быстро опухала, приобретая сине-фиолетовый оттенок. Пошарив в шкафчике под щитом управления, Скобелев нашел большую флягу джина. Он промыл этой жидкостью укушенные места и, зная, что употребление спиртного внутрь помогает при укусах змей, уговорил Кудоярова выпить изрядную дозу. Однако укушенному становилось все хуже и хуже.

К рассвету Кудояров лежал пластом, он уже не мог говорить, только открывал рот и моргал, показывая, что хочет пить, и Скобелев давал ему попеременно то воду, то джин.