Дмитрий Биленкин - Праздник неба

А ведь все могло сбыться, как он не понял тогда, что могло! Настолько ничего не заметить, ничему не поверить, думать совсем о другом, казалось бы, важнейшем, а на деле существенном не тогда и не в том!

Вот и заслужил...

Точно выскочив из-за куста, на уровне груди внезапно простерся корявый, морщинистый сук. Гордин замер, опешив. Куда он забрел? Серело. Под ногами была нетоптаная земля, всюду мокро отсвечивал палый лист. С верхушки дуба, коротко прошуршав, сорвались тяжелые капли. Помедлив, Гордин рукой уперся в неподатливый сук и, чувствуя, как нарастает тугое сопротивление, продолжал гнуть, пока одолевающая сила мускулов не налила плечо болью. Тогда он напряг вес тела, ощутив, наконец, как уступает, подается преграда.

- Сломаешь, - тихо послышалось сзади.

Сук дернулся в ослабевшей руке, толчком развернув Гордина. Отворот плаща пересек грязный след удара.

- Видишь - он отомстил...

- Ира!

- Я. Спасибо, эта палка тебя задержала, а то бы я совсем запыхалась. И куда ты бежал?

- Никуда.

Она кивнула, словно ждала такого ответа. Две-три капли скатились с прозрачного капюшона, светлыми бусинками осев в ее волосах. Сам плащик был небрежно расстегнут. Она стояла, сунув озябшие руки за пояс; на тугой ткани джинсов медленно проступали темные крапинки дождя.

- Промокнешь, - сказал он глухо.

- Взгляни лучше на свои колени.

- Пустое!

- Вот и я так думаю.

Оба замолчали. Ее глаза рассеянно и спокойно смотрели куда-то мимо Гордина.

- Дальние прогулки при любой погоде? - резко и с вызовом спросил он. Мечты в одиночестве?

- Да, - она перевела взгляд. - А что?

- Ничего. Я вот тоже решил прогуляться.

- Вижу.

- А ты, как всегда, ищешь свежих художественных впечатлений?

- Как всегда.

- Ясно! Осень, увядание, грусть. Живописно и трогательно, чем не сюжет? Что делать, праздников больше не предвидится. Все, точка.

- Праздник, - сказала она, как бы не замечая тона его слов. - Смешно. Праздник - вот...

Она выставила ладонь под мелко сеющий дождь.

- Щекочет... Я сюда шла просто так. Нет, ты прав не совсем. Впечатления, говоришь? Да, я хотела проверить. Листья летом - сплошная масса, листва; взгляду не до подробностей, все воспринимается слитно. А осенью каждый лист становится самим собой, когда падает. Грустно? Может быть, и так. Я смотрела, как они падают, а потом увидела тебя. Вот.

- Понятно. Читала, значит, в газетах...

- Читала. Глупо! Если что-то было, то уже не исчезнет. Все равно будет.

- Конечно. Вроде мамонтов.

- Мамонтов?

- Ага. Были - нет, только память осталась. И все.

- Ты уверен?

- В том, что вижу тебя, - да.

- Подожди... Мамонты. Что-то писали об инженерной генетике. Не так?

- М-м... Допустим. Может, мамонтов и воскресят в каком-нибудь двадцать первом веке.

- Вот видишь!

- Какая разница! Просто неудачный пример.

- Нет, почему же... Они красивые?

- Кто?

- Мамонты.

- А кто их знает... Лохматые, грязнющие, наверно. Не чета кошкам.

- При чем тут кошки?

- Так, вообще... Не знаю. А при чем тут мамонты?

- Это ты говорил о мамонтах.

- Ну и что? Мамонты - папонты, бродили по лугам, пили-ели, спали-жирели. "Пройдет и наше поколенье, как след исчезнувших родов". Слышала такую песенку?

- Нет. Странно... Другое странно.

- Что?

- Все! Знаешь, почему я здесь оказалась?

- Ты сказала.

- Кроме главного. Только что в студии жутко разругали один мой рисунок, и я... я сбежала.

- Кто не получал двоек...

- Не в этом дело! Просто... просто в том рисунке мне показалось, что мне кое-что удалось, свое. Выходит - нет.

- Ну, это еще ни о чем не говорит. У вас все зависит от вкусов: нравится - не нравится, не оценки - дым!

- Не совсем так, но пожалуй. И все-таки... Я вот что хотела спросить...

- Да?

- У тебя никогда не было ощущения, что тебе - именно тебе! предназначено что-то выразить, осуществить... Никому другому, только тебе. И все остальное неважно.

- Бывало что-то похожее.

- И?..

- А кто его знает! Самообман, должно быть.

- Возможно, что и самообман. А все равно порой возникает такая отдаленность...

- Отдаленность?

- Да. Как бы это выразить... Будто ты не совсем принадлежишь себе, что-то надо беречь больше всего остального, чему-то не поддаваться, даже когда очень хочешь... Ну, словно кто-то тобой распоряжается. Не бывало так?

- Хм, - Гордин потер подбородок. - Не замечал такой мистики.

- Правда? Значит, ошиблась.

- В чем?

- Ни в чем! А у тебя метка...

- Какая метка?

- Да на лице! Ты потер подбородок, а рука у тебя измазана веткой, которую ты пытался согнуть. Я же говорила, дуб памятлив.

- Ну и черт с ним!

- Так ты сильней размажешь. Дай лучше я.

Достав платок, она неуверенным движением провела им по его мокрому, сразу и жестко закаменевшему от этого прикосновения лицу.

- Все, - ее рука, помедлив, упала. - Знаешь, у тебя глаза... Не злые, нет...

- Какие есть, - буркнул он поспешно. - По вкусу их выбирать не умею.

- Да, конечно... Смерклось уже.

- Разве?

- Темнеет. Надо идти.

- Куда?

- Туда, - она вяло мотнула головой. - Туда.

- Я провожу.

- Не стоит, мне еще надо побродить.

- В сумерках?

- А в сумерках цвет глохнет, это интересно.

- Да? Застегнулась бы все-таки...

- Мне не холодно, и дождь почти перестал.

- Это тебе так кажется... Постой!

- Стою.

- А то еще простудишься, шедевр не напишешь...

Досадуя на свои нелепые слова, спеша и путаясь, он кое-как застегнул неподатливые пуговицы. Она стояла с безучастным видом. Теперь в прозрачном пластике плаща ее фигура казалась обернутой в целлофан, незнакомой, чужой.

- Пока, - она слабо помахала рукой. - Счастливо.

- Пока, - ответил он машинально, зная и не веря, что это все.

Он смотрел, как она бредет, удивляясь, и не чувствовал потери, ничего, кроме огромной отрешающей пустоты. Сумрак еще не успел ее скрыть, когда она, словно освобождаясь, рванула застежки плаща, и его откинутые полы обвисли, как подбитые крылья. Из-под них мелькнул белый комок забытого в руке и теперь выпавшего платка.

Тогда он побежал. Она не обернулась, не замедлила шаг, только отстранилась, и он также молча двинулся рядом по узкой тропке, уже бессмысленно сжимая поднятый платок и не зная, что теперь говорить и надо ли говорить вообще.

А когда ее озябшая рука сама собой очутилась и замерла в его ладони, он безраздельно понял, что слова излишни, а нужно просто идти, отогревая доверившуюся ему руку и не спрашивая, что будет дальше. Ведь как ни грозны великие тайны земли и неба, они ничто перед тайной любви.