Александр Карпенко - Гребцы галеры

Наконец татуированный закончил обследование и, не отвечая на мой вопрос, поинтересовался:

- Ты кто есть? Обзовись.

- Шура.

- Психический, что ли?

- Ну, вроде как.

- Это ты Кабана повязал?

Я кивнул. Было когда-то такое дело. В глазках сидящего родилось подобие интереса, он привстал.

- Здоров ты ножичком баловать, слышал. Ладно. Я - Волдырь.

- Кто нас вызвал?

-Ну я.

- А что произошло?

- Да этот Кузя чокнутый своих наколбасил целую гору. Теперь сидит там, как сыч на толчке, и шмаляет по ком ни допадя.

- Что за Кузя? Каких своих?

- Пошли, сам зирнешь. Только сильно не высовывайся, коли у тебя не две головы, конечно.

Одна, увы. Я с осторожностью выдвинул ее из-за оштукатуренного угла барака.

По двору валяются разорванные тела охраны - человек шесть, если не больше. Часовые на трех вышках тоже расстреляны - двое распластались на земле, один повис на ограждении площадки. Не похоже, чтобы кто-то мог уцелеть - по ним молотили пулями долго и с чувством.

Четвертая вышка подает признаки жизни - ствол пулемета с навернутым на него длинным конусом пламегасителя ходит из стороны в сторону, пытаясь нащупать малейшее шевеление во дворе.

- Вон там он и засел, Кузя полоумный.

- Ну и зачем ты меня вызвал? Здесь работа для военной полиции.

- Мне - и легавым стучать? - оскорбился татуированный. - Западло! Да и чокнулся он, сто пудов. Все орал, что не может глядеть, как пеньки мучатся.

- Кто?

- Да пеньки, - терпеливо объяснял Волдырь, - ну эти, из цеха. Их паук до того заморочил, что точно, как пеньки стали. Побазарить не с кем.

-Паук?

- Да ты откуда свалился, в натуре? - изумился собеседник. - Идем, покажу.

Длинный зал производственного корпуса заполняли стоявшие в четыре ряда высоченные стойки, выкрашенные в серый цвет. Наверху стоек крепились странной формы контейнеры, от них тянулись вниз блестящие яркие нити, концы которых болтались над наклонно стоящими на полу шестигранными рамами.

Перед каждой рамой - простой табурет с сидящим на нем заключенным. Лица людей отрешенно-отсутствующие, глаза пусты. Руки всех синхронно, как по команде, взлетают вверх, хватают нить, рывком сдергивают и крепят сложным узлом на раме. Завязав узел, снова вздымаются, продолжая раз за разом бесконечное размеренное движение.

А ведь правда, по команде! Из скрытого где-то динамика несется нечто вроде монотонной мелодии без слов. Руки работающих с точностью балерины совершают сложные эволюции в такт ей.

- Вон он, паук-то. - Волдырь показал вверх. Пение издавал, оказывается, вовсе не динамик. Над дальними воротами цеха, невесть как держась на стене, растопырилось многоногое чудище - не то гигантский краб, не то и впрямь паук ярко-золотого цвета. Шевеля членистыми лапами и помаргивая многочисленными красными глазками, монстр широко разевал беззубый клюв, откуда раздавались заворожившие арестантов звуки.

- Он их и дурит, чтоб плели лучше свою тряхомуть.

- Что здесь производят? - не мог понять я существо процесса.

- Там где-то у вояк штука торчит. Зеркало звать. Через нее сюда попадают. А это к нему запчасти. Сорок девять кусков - отражатель. Крякнет Зеркальце у фуражек - раз-два, и новое воткнут. Их тут до драной Феклы уже напасли, на два века вперед хватит.

- А ты таким замороченным стать не боишься?

-Что бояться? Мне-то уколов не делали. Должен кто-то порядок у пеньков держать. Фуражки ни в рабочую, ни в жилку носу не кажут - ссуть. Меня и оставили.

- А это не западло? - полюбопытствовал я, памятуя кое-что из тюремных порядков по слышанным некогда разговорам бойцов батальона охраны. - Вроде выходит, с легавыми сотрудничаешь?

- А! - махнул рукой Волдырь. - Зато пеньки сдохнут сегодня, а я завтра.

Безупречная логика, что говорить.

Я отправился в автомобиль передавать сообщение военной полиции. Начальница, мирно жующая, сидя на папке с бумагами, прищурилась на меня:

- Что, своими силами попытаться взять не желаешь?

- А! - махнул я рукой в сторону расстрелянной охраны. - Они сдохли сегодня, а я хочу завтра.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Какой это там Сашка считал, потому что ему будет легче, что он уже простился? Как бы не так! Может, и сошло бы. Но этот взгляд! Через все барьеры, через толпу - насквозь, через всё - прямо мне в глаза. Перестало существовать окружающее, исчезли люди, пропал аэропорт, осталась ты.

Ты не умеешь прощаться? А что же ты делала?..

...Верный привычке провожать автобус или электричку, покуда они не скроются из виду, глядел и как растворяется в дождливой хмари самолет.

Ну, вот и все. Теперь уже на самом деле, окончательно все.

Люси, аки Юлий Цезарь, вершила четыре дела одновременно - носилась с авторучкой влево-вправо по капоту, отписывая очередную карту вызова, грызла холодный картофель-фри, обильно посыпая мелкими крошками кабину, слушала меня и пыталась разобраться с пилотом, куда нам все-таки поворачивать.

- Загородное шоссе, дом два. Паскер Донно Роберт Мария, - обратилась ко мне мышка, так и не договорившись с Патриком. - Жутко знакомая фамилия. Это не тот эксплозивный психопат, что постоянно вены режет? Шурик, не помнишь? Мы с тобой вроде у него были.

Я внутренне усмехнулся знаменательному совпадению этих координат с адресом широко известного дурдома у себя на родине.

- Мне трудно тебе сказать что-нибудь путное. По такому адресу можно найти несколько сот больных, но у меня дома. А психопат не психопат и как его кличут - это не ко мне.

- Через почему?

- Пять лет санитарского стажа сказываются. Мышление навек санитарское осталось.

- Таки и что ты имеешь этим сказать?

- Я. Имею. Сказать. Первое. Не нужно пить пиво с Райзманом по полночи. У тебя уже акцент специфический. А бригаде притом всего бутылку принесла.

Второе. Про образ мышления. Врач - он что запоминает? Адрес, фамилию, диагноз. А санитар - морду и чем провинился. Вот и все, что я имел этим сказать и, доступным тебе языком выражаясь, ничего более чем. Э?

- Шура, если ты такой умный, то почему ты не богатый?

- Все мое богатство дома осталось.

- Ты про что?

- Да уж не про деньги.

Люси осеклась, так и не отпустив следующую злопакостную реплику, вертевшуюся у нее на языке. Шкурка на мордочке мышки передернулась в нервном тике, и она поспешила сменить тему разговора на достаточно нейтральную:

- Все-таки дикий грязнослов твой Волдырь.

- От вас, госпожа Рат, прямо-таки странны подобные речи, - вмешался Патрик, - при вашей-то специальности. Тут иной раз такое услышишь, чего и пьяный-то матрос не вымолвит. Да вы и сами, между нами говоря, иногда себе как позволите - позволите! Уши трубкой заворачиваются, осмелюсь заметить, мэм!

- Ну, я все-таки в письменной форме не сквернословлю, - заоправдывалась наша маленькая доктор. Я не вполне понял, что она хотела высказать.