Рэмси Кэмпбелл - Новый круг Лавкрафта

— Слушай, а где группа? Они что, вдвоем, что ли? — удивленно поинтересовался он у Энни.

Она рассеянно покивала, поднимая взгляд от разложенных частей фотоаппарата.

— Ну да, вдвоем. А все остальное в записи идет. В смысле, все остальные инструменты и звуковые эффекты.

И она снова обратилась к стотридцатипятимиллиметровым линзам — их предстояло накрутить на «Никон Ф2» для особо длительных крупных планов.

Марио подрастерялся:

— Подожди-подожди… Ну, я, конечно, не знаю… но вообще, странно… в смысле, а это вообще этично — так делать? В смысле, это ж не дискотека, чтоб под фанеру играть…

— Это совершенно в порядке вещей. «Пинк Флойд» только так и выступал — все звуковые эффекты шли в записи. А первым совсем без группы знаешь кто обошелся? Тодд Рандгрен!

— Ух ты!

— Ага. Он прямо тут и выступал — все в записи. На сцене он с гитарой — ну и аппаратура.

— Ничего себе…

Ассистенты наконец убрались со сцены. Энни плавно переместилась от сидений к центру здоровенного, со спортивный зал площадью, танцпола: ей нужно было снять несколько общих планов; а пропуск за сцену пригодится для того, чтобы попасть за кулисы или на край сцены — чтобы отщелкать «Шептунов» во время концерта.

Джонни Кендрик встал за синтезатор, Оливия Олдэм — к микрофону в центре сцены. Заиграла музыка, девушка запела — звучал последний сингл группы. Марио смотрел на Джонни: тот выглядел весьма импозантно в черном шелковом костюме с красной искрой. На шее висела толстенная золотая цепь с огромным прозрачным драгоценным камнем — подвеска пламенела алым в свете софитов.

Темное, очень серьезное лицо клавишника обрамляли длинные прямые черные волосы. Над губой топорщились черные же усы. Ни дать ни взять — Омар Шариф, переодетый сатанинским жрецом. Марио даже полез в карман за четками, но потом вспомнил, что уж пять лет как их выкинул за ненадобностью. Потом снова оглянулся на Энни Эпштейн.

В зале не горел свет, только на сцене сияли огни рампы и прожекторы на балконе осветителя. Подсветка переливалась от слепяще-белого к оранжевому, красному, зеленому, голубому — и снова белому.

Энни целилась минолтовским фотометром в «Шептунов», а на круглом, подвижном лице сменялись гримаски — видно, что каждая перемена в освещении сцены либо выводит девушку из себя, либо, наоборот, радует. Марио улыбнулся: Энни, облаченная в объемистую стеганую куртку и драные джинсы, весьма напоминала сейчас хиппушку Пудж из культового комикса.

Встряхнувшись, он поднялся с кресла и тоже вышел на танцпол. Развернулся, посмотрел в сторону сцены. На таком расстоянии высота площадки уже ничего не решала, «Шептуны» просматривались прекрасно, и даже не приходилось голову задирать — как, кстати, тем, кто сидит в первом ряду.

Они оборвали песню — какой смысл проигрывать ее целиком, пока звук строишь, — и Оливия развернулась спиной к «залу» и подошла к Джонни. Они о чем-то заговорили, склонившись над «Арпом». Потом они покивали друг другу — видимо, пришли к соглашению — и Оливия проследовала обратно к микрофону. Она легонько взмахнула рукой, и из гигантских колонок потек нездешний низкий звук — вступление к другой композиции.

Марио, не стесняясь, разглядывал Оливию Олдэм — более двух непохожих с Кендриком людей трудно было бы сыскать. Он — жгучий брюнет, она — платиновая блондинка, чьи кудри вспыхивали радугой в меняющем цвета сиянии огней рампы; в белом свете она выглядела бледнее Джонни Винтера… Лицо у нее было под стать волосам — тонкое и бледное, а когда она улыбалась или пела, под тонкой кожей проступали все мускулы и сухожилия. А когда она поднимала руки — о, этот фантастический, невероятный жест, словно девушка пыталась уцепиться за видимую только ей спасательную веревку — ему казалось, что Оливия касается его тела.

Тут его продрала дрожь. Он зажмурился, а потом резко распахнул глаза. Подсветку отключили, и «Шептуны» стояли на сцене каждый в своем круге света от прожекторов: Джонни Кендрик — в озере голубого света, в котором он и впрямь смотрелся натуральным выходцем из ада, а Оливия — в будоражащем нервы потоке алого, в котором ее волосы, бледное, тонкое лицо и развевающееся на нездешнем ветру белое платье казались аппликациями из мокрой от крови ткани.

Марио, повинуясь безотчетному желанию, опустился на деревянный пол и сел, скрестив ноги.

Конечно, ему и раньше приходилось слышать «Шептунов»: весь этот и половину прошлого года — да, именно полтора года назад ребята возникли на музыкальном небосклоне, появившись буквально из ниоткуда, точнее, из какого-то городишки на Среднем Западе — так вот, на радио часто ставили их синглы, плюс он без остановки крутил их недавние «Анубис» и «Ночную тень» несколько последних дней — готовился к интервью. Ну и новый «Ктулху» он прослушал от начала и до конца, пока они ехали в машине. Но Марио никогда не слышал «Шептунов» вживую.

А сейчас они стояли перед ним на сцене. Их заливал свет, а зал лежал погруженный в полную темноту. С таким освещением «Шептунам» должно казаться, что они здесь одни — ну разве что ассистенты-техники работают. Однако посмотрите на их пластику, на то, как они поют…

И Марио почувствовал, что его в буквальном смысле уносит — куда? В какие-то иные миры, в астрал, в другое измерение, куда его ведут два существа — не люди, о нет, а некие извечные сущности, подобные тьме и свету, квинтэссенции инь и ян, чистейшие воплощения мужского и женского начала.

Подсветку снова включили, и черный Кендрик и бледная Оливия заливались то оранжевым, то зеленым, то красным и голубым светами, а нездешняя музыка, изливаемая мощными колонками и усилителями, казалось, шептала на ухо лично ему. Шептала — что?.. Он уже почти понял, почти дознался, что хотят ему сказать «Шептуны» — почти почувствовал трепетное, такое требовательное прикосновение Оливии…

— Эй, парень! Ты, случайно, не обкуренный?

Марио вздрогнул и отшатнулся — оказалось, чья-то тяжелая рука требовательно встряхивает его плечо. Он моргнул и обнаружил, что Джонни Кендрик и Оливия Олдэм уже ушли со сцены, а в свете прожекторов трудолюбивыми муравьями снуют техники, проверяя провод за проводом.

Обернувшись, Марио увидел над собой обрюзгшее лицо Бартона Старка. Тот выглядел крайне недовольным и гонял во рту здоровенную сигару — точнее, ее последний дюйм. Марио растерянно поморгал на менеджера. И столь же растерянно засопел. А потом положил ладони на пол и попытался подняться на ноги.

— Ты слышал, что я спросил? Обкуренный, говорю?

Марио отчаянно замотал головой:

— Нет, сэр, что вы…

— Вот оно что, — задумчиво покивал сам себе Старк. — Тебя от музыки повело. Ну что ж, бывает. Но смотри мне — мне здесь наркоманов не надо, понял? На концерт пусть приходят в любом виде, это не моя проблема. Но ты же за интервью пришел, да? Вот и давай — иди за сцену и общайся. Моим ребятам еще вздремнуть захочется перед концертом.