Дмитрий Ермаков - Третья сила

— Что, опять с Соней поссорились?

— Да она тут при чем! — простонала Лена. — Я ее даже не видела сегодня.

За много лет, что Соня и Лена были на ножах, девчонка-хулиганка стала в их семье буквально воплощением порока и олицетворением опасности. Если Лена приходила домой помятая, с синяком под глазом, отец мог не спрашивать, что случилось. Сейчас обеим исполнилось по семнадцать, но неприязнь с годами не ослабла, хотя драться девушки давно перестали.

Святославу ничего не стоило один раз, еще много лет назад, серьезно поговорить с сиротой, вкладывавшей в кулаки обиду за свое одинокое детство, чтобы та раз и навсегда отстала от его дочери. Или применить административный ресурс. Он не делал это специально. Бесконечная борьба с Соней Бойцовой закаляла Лену.

— Выкладывай… — потребовал отец, видя, что причина похоронного настроения дочери глубже.

— Сегодня Самсонов экзамен сдавал, — собравшись с духом, начала рассказывать Лена. — Сдал, конечно. Вернулся такой… Такой героический. Порохом пропахший, с лентой. Мы слушали, затаив дыхание…

— Самсон молодец, давно готовился, — улыбнулся отец. — Но плакала-то ты почему?

— Эти тетки… Они опять начали шептаться, отец. Что я… Что я в метро отсиживаюсь, за твоей спиной прячусь. Что ты взятки всем суешь, чтобы меня не трогали. Да хоть бы они уже сдохли поскорее!!!

И Лена едва опять не разрыдалась.

— Истерику прекратить! — рявкнул на Лену отец. И добавил уже спокойнее, но с металлическими нотками в голосе: — Ты, Лен, вроде взрослая, голова на плечах есть. Стыдно. Стыдно так реагировать. Да пусть Клавдия Родионовна и остальные хоть горшком тебя называют. В печку бы не ставили, как в народе говорят.

— Да срать я хотела на то, что они про меня думают! — почти закричала девушка. — Они же тебя, тебя оскорбляют, папа! У меня сердце болит, когда я вижу, как они смотрят тебе в спину и шипят! Да что бы они жрали, если бы не ты и твои парни?! Свиньи неблагодарные!

Святослав почувствовал, как гнев в его душе улетучивается, уступая место легкой грусти. И гордости. В этот момент он в который раз почувствовал, что воспитал дочь правильно, что не допустил фатальных ошибок. Привыкшая меньше болтать, больше действовать, Лена никогда не говорила отцу, как сильно она его уважает и ценит. У них не принято было выражать такие чувства словами, объятиями и прочим. И вот сейчас, почти случайно, Лена раскрыла на краткий миг, зато во всей полноте то, что чувствовала она к отцу…

— Так вот оно что, — произнес Святослав, мягко улыбаясь, ласково поглаживая дочь по волосам. — Так вот почему ты рыдаешь… Ну тогда знай, милая, что мне мнение этих людей. Хм. С чем бы сравнить… Как слону дробинка. Помнишь, что такое слон? Ну вот. Думаешь, я затем наверх хожу, чтоб мне внизу аплодировали?

— Могли бы хотя бы уважение проявлять… — шмыгнула носом Лена.

— А! — махнул рукой отец. — Выбрось из головы эти мысли. Тебе, милая, тоже предстоит людям служить. И поверь, к твоему труду относиться будут не лучше. Подумай вот о чем. Ты часто замечаешь, как трудятся уборщики? Или те, кто вентиляцию чинят? Ты вообще задумываешься, как все это функционирует? Канализация там, отопление. Ты каждый раз, когда моешь голову, думаешь, кто ночами не спит, чтобы текла эта вода?

Лена подумала и с тяжелым вздохом покачала головой.

— Ну вот, видишь. Люди работают, исполняют свой долг. Для всех нас главная награда — то, что все это работает. То, что мы живем. А благодарность… Да, с этим в наши дни дела обстоят плохо. Только раньше, доченька, было не лучше. Но знаешь… Хоть я не все понимаю в христианском учении и не со всем согласен, но одна мысль мне нравится: добрые дела надо делать ради самих добрых дел. Потому, что так надо. Потому, что иначе нельзя. Не ради, как ты выразилась, уважения. Иисуса Христа, который нес это учение, отовсюду гнали, поносили и в итоге вообще на кресте распяли.

— Знаю. Читала, — кивнула Лена. — И очень злилась. Он людям помогал, а его — на крест…

— А злиться не надо. Вот ты пожелала теткам сдохнуть поскорее. Теткам хуже стало от слов твоих? Нет. А ты вся побелела от гнева. Тебе хорошо стало? Нет. Вот и не ори. Ты медсестра. Будущий врач. Клятву Гиппократа давать будешь. Тебе крикнут в лицо: «Не буду режим соблюдать, не хочу!», — и что ты сделаешь? В морду больному дашь?..

— Нет, конечно! — воскликнула девушка. — Как можно! Меня же тогда с позором выгонят!

— Ну, это как раз не факт. Кадровый вопрос у нас самый острый… Но и не похвалят, да. Учись терпению, Лен. Будь мужественной даже в самых обычных жизненных ситуациях. Поверь, чтобы терпеть несправедливые обиды, тоже нужно мужество. Еще какое.

— Сложно, — вздохнула Лена, опуская глаза.

— Ха. Конечно, сложно. Но если не начнешь — так и будешь рыдать из-за глупых сплетен. Будь выше этого. Будь выше, — и с этими словами Святослав крепко обнял Лену, прижал к себе. Так они сидели долго в полной тишине, слыша как гулко, глухо бьются их сердца. Постепенно стук сердец отца и дочери выровнялся. Тогда они встали с кровати и с аппетитом накинулись на рагу, давно остывшее, но не ставшее менее вкусным.

— Как там наши соседи, наркоманы? — поинтересовалась Лена. Она слышала краем уха, что повышение платы за транзит вызвало ярость у жителей Веселого поселка и Василию Стасову с огромным трудом удалось уладить назревающий конфликт.

— Как-как… Бузят, — отвечал Святослав, флегматично теребя заусенец на большом пальце. — Но не волнуйся. Не попрут они против нас. Слишком деградировали за двадцать лет. Вот уж кого-кого, а наркоманов нечего бояться.

Лена кивнула, соглашаясь с доводами отца, и на миг закрыла глаза, воскрешая в памяти свой первый визит на соседнюю станцию, состоявшийся двенадцать лет назад…

— Папа, а почему нам нельзя ходить в Веселый поселок? — канючила пятилетняя Лена, дергая отца за рукав куртки. — Скажи, только честно, правда ли, что там никто не работает, все с утра до ночи поют и веселятся?

— Это кто ж тебе такое рассказал? — удивленно вскинул брови Рысев-старший.

— А… — неопределенно махнула рукой дочка. — Неважно. Что, скажешь, врут? Ты же наверняка там иногда бываешь. Может, и я с тобой схожу?

— Нет, дочка, пока рано тебе к соседям ходить, — усмехнулся Святослав Рысев, потрепав Лену по макушке.

— Папа, ты боишься за меня? Не надо! Со мной ничего не случится, мы же вместе пойдем! И я ничего не боюсь! Я уже не маленькая, мне целых пять лет! — девочка топнула ножкой. — И в Веселом поселке я жить не останусь! Клянусь, ни за что! Только посмотрю — и обязательно вернусь обратно.

— Какая же ты еще наивная, — покачал головой отец. — Ты не знаешь, сколько опасностей таит в себе большое метро.