Евгений Белогорский - Во славу Отечества!

Первый, кому довелось испытать на себе его праведную руку, оказался подпоручик Мокриевич. Двое отъевшихся запасников, нещадно дышавших в лицо своей жертве чудовищной смесью из водочного перегара, лука и кислых щей, ловко вывернув Мокриевичу руки, со всего маха бросили подпоручика к ногам чернявого солдатика, чью хилую грудь украшал большой красный бант, неизвестно из чего изготовленный.

– Что, вашбродь, приехали! – визгливо закричал «судья» офицеру, которого подручные заставили встать на колени, – сейчас с тобой расчет будем производить за всю нашу кровь и пот, которые ты пудами выпил из нашего солдатского брата.

Хлестко и истерично ударяя себя в грудь, солдатик все больше и больше распалялся от собственного визгливого крика, возводя на бедного Мокриевича одно обвинение страшнее другого. Подобная манера поведения однозначно выдавала в нем представителя криминального мира, которые в большом количестве были выпущены на свободу февральской демократией и активно влились в тыловые части, представляя себя истинными жертвами царизма. Чувствуя себя как рыба в воде, они легко пролезали в низовые солдатские комитеты, подбивая тех к полному неповиновению своим командирам и поискам правды жизни в виде грабежа винных складов или зажиточных людей, объявляя последних немецкими пособниками. Доведя свою истерику до последней звуковой планки, которую позволяли взять его полностью прокуренные легкие, чернявый с силой ударил подпоручика в грудь ногой и пригрозил немедленной смертью, если он сейчас же не снимет свои погоны и не попросит прощения перед солдатами, которых якобы собирался вести под германские пули.

Мокриевич совсем недавно получил офицерские погоны, пройдя ускоренную офицерскую подготовку в тылу, и по сути дела еще не был полноценным командиром. Поэтому он легко сломался и под радостный вой толпы сорвал с себя золотые погоны, бросив их к ногам чернявого, а затем принялся истово молить о прощении.

– Ну что, простим господина офицера, – взвизгнул «судья», и в ответ получил одобрительные крики толпы, – пошел вон, вашбродь, и больше не смей обижать солдатушек.

Бывший подпоручик молнией взлетел с колен и, пригнувшись, бочком ринулся вдоль стены пакгауза на свободу. Пробежав несколько шагов, он шумно упал, снова вскочил и под улюлюканье и язвительные крики зевак бросился прочь. Довольная показанным представлением толпа радостно загудела и приготовилась к новому зрелищу.

Следующим был штабс-капитан Булыга, которого дюжие хлопчики уже резво тащили к чернявому трибуну для свершения нового справедливого приговора.

– Поучите, братцы, господина офицера хорошим манерам, – взвизгнул комитетчик, и в тот же момент к Булыге подскочило несколько солдат, которые обрушили на него град ударов и затрещин, завершив свое воспитание смачным плевком в лицо, что вызвало всеобщий хохот в рядах собравшихся.

– Не журись, пан офицер, отдай честь по-хорошему, – уговаривал Булыгу один из обидчиков, ловко нанеся при этом удар сапогом по голени офицера, отчего тот жалобно вскрикнул и буквально рухнул одним коленом на площадную брусчатку.

Громкий гул одобрения пронесся над площадью, многие из стоявших людей кричали штабс-капитану:

– Сними, сними, сними!

Новый град побоев окончательно сломил Булыгу, и с криком: «Да подавитесь ими!» – он последовал примеру Мокриевича и содрал с себя погоны. Прагматик по натуре, он решил пожертвовать малым, но сохранить жизнь, поскольку разгоряченная толпа солдат уже стала показывать, как она подденет упирающегося офицера на свои штыки.

– Всыпьте его благородию двадцать шомполов и гоните его в шею! – приказал чернявый, чем вызвал новый одобрительный гул собравшейся толпы. Радостные солдаты моментально завалили Булыгу на землю и под радостные выкрики зевак исполнили приказание «судьи». Все громко считали количество ударов шомполом, отчего толпа заводилась всё больше и больше. Вид крови на спине офицера только раззадорил людей, которые жадными глазами глядели на Покровского, единственную жертву, оставшуюся у стенки пакгауза. Капитана оставили на закуску, по достоинству оценив его чин и орден Владимира третьей степени, украшавший его грудь.

– А подать сюда господина капитана! – воскликнул вожак, чем вызвал взрыв хохота и глумления в рядах собравшихся. Однако на этот раз у комитетчика вышел конфуз. Покровский оказал бешеное сопротивление: ударом в ухо сбил на землю одного из конвоиров и заехал локтем в живот другому. Воспользовавшись моментом, он попытался вырвать из цепких рук упавшего солдата винтовку, но не успел и был буквально сметён навалившейся на него кучей тел. Его пинали, топтали, били ногами по голове, но в тесноте это не совсем удачно получалось.

– А ну, братцы, дайте мне эту золотопогонную сволочь! – истошно визжал чернявый, яростно приплясывая возле столпившихся солдат с револьвером в руке. – Он у меня, гад, сам свои погоны съест и в ножки поклонится.

Отведя душу, солдатские мстители с готовностью подчинились голосу комитетчика и, подхватив избитого офицера, подтащили его к «судье». Что тот хотел выкрикнуть в лицо Покровскому, навсегда осталось тайной, поскольку чернявый осекся, встретившись с пылающим жгучей ненавистью взглядом капитана. Он только продолжал яростно трясти наганом перед лицом офицера.

Не дожидаясь, когда к чернявому вернется дар речи, Покровский стремительно откинулся назад и, изловчившись, со всей силы нанес сапогом удар в живот своего мучителя, отчего тот отлетел в сторону и выронил свое оружие.

Истошный вой огласил привокзальную площадь. Согнувшись пополам, чернявый энергично изливал содержимое своего желудка прямо на свои хромовые сапоги. Солдаты вновь навалились на офицера, который яростно сопротивлялся.

– К стенке его, к стенке! – понеслись громкие голоса разъяренных тыловиков, моментально определяя участь Покровского.

Кирпичи депо больно впились в спину капитана, которого солдаты сначала швырнули к красной стене, а затем отодвинулись назад, хищно клацая затворами винтовок. Толпа жаждущих крови людей развернулась полукругом, выставив вперед стволы винтовок. Избитый Покровский, с трудом удерживая равновесие, гордо вскинул разбитое лицо и выкрикнул:

– Стреляйте, стреляйте, сволочи! Сейчас вы увидите, как погибает русский офицер!

– Я сам, я сам расстреляю этого гада! – пронзительно верещал чернявый, ещё не оправившийся от удара, но стремившийся не опоздать свести счеты со своим обидчиком. – Расступись, братва, я его лично в расход пущу!

Капитан побелел, как полотно, но, крепко сжав кулаки, уперся ненавидящим взглядом в лица стоявших перед ним убийц. Чернявый уже прорвал строй и выскочил вперед, перекосив от боли свой щербатый рот.