Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

В ответ он услышал тихие женские слёзы и почувствовал себя окончательной скотиной, но одновременно щекотало приятное: в минувшей жизни он не помнил, чтобы из-за него когда-нибудь плакали. Свекловичному стало душно и невмоготу и как-будто кто-то другой сказал за него:

— А хочешь, давай поженимся?

К сорока годам все начинают думать о здоровье. Начинают щупать бока, тревожно прислушиваться и находить симптомы. Расспрашивают об анатомии: «А селезёнка где находится? А геморрой где? А холестерин?» Некоторые садятся на диету. Смысла в этих диетах я не вижу. Только умрёшь издёрганный и голодный. Другие ограничивают себя в курении — собирают силы для решительного запоя. Или вообще думают бросить курить. Конечно, бросить трудно, думать легко. И изводит мысль, а может ещё рано? Торгуются, торгуются с самим собой и в итоге бросают курить только тогда, когда в принципе можно уже и не бросать. — слишком поздно.

С водкой та же картина. Тем более статейки встречаются. «типа алкоголь в малых дозах полезен». И типа что-то улучшает. И выходит, что вы буквально каждый день ведёте здоровый образ жизни. Каждый день делаете полезное для здоровья дело. А ведь там написано «в малых дозах». Я понимаю, для вас малая доза — это до литра. А в статейках про другое — две ложки и всё. И получается, что алкоголь в малых дозах не только полезен, но и абсолютно бесполезен.

Есть ещё утренняя зарядка и гимнастика. Что ж, дело хорошее. Хотя и с гантелями. Хотя я и не пробовал. В самом деле, позорно отступает гиподинамия. Возрастает энергетика, улучшается гидравлика мочеполовой оросительной системы. Буквально бьешь копытами. В глазах огонь и какая-то осмысленность. Так что, это — путь. Стиснуть зубы на горле своей лени и делать зарядку. Не знаешь прямо с какого понедельника начать. И в какой вторник закончить. Тут сила воли нужна. Железная, как гантели. Хотя я это вам советую, но всё таки не рекомендую. Судите сами. Все люди ещё спят, а вы уже с утра смертельно уставший.

О здоровье у нас начинают заботиться за два часа до агонии. И заботятся как-то причудливо. Например, человек умял накануне 3 бутылки водки и сидит теперь страдает. Предлагаю ему от головы анальгин, всего одну таблетку. «Да ты что! — бледнеет он — анальгин плохо на сердце влияет». Полтора литра не влияет, а таблетка влияет. Идиотизм!

А чтобы улыбка сияла здоровьем, зубы у нас не чистят, а вставляют. С кариесом борются только щипцами. Да чего там говорить. Тем более здесь.

Жутко вспомнить, что мы делали со своим здоровьем, когда были здоровыми. А ведь со здоровьем не шутят. Без него тем более. Теперь мы бережно перебираем жалкие остатки, протираем тряпочкой, разглядываем на свет. Но здоровье — это не церковь XVI века — его полностью не отреставрируешь. Даже таблетками и укрепляющими клизмами. И тут два пути. Или беречь эти остатки микстурами и диваном или укреплять нагрузками. Пусть здоровья мало, буквально на два больничных, но чтобы это «мало» было железным. Или поликлиника или стадион. Выбирайте что вам ближе. И на каком автобусе. А то ведь есть ещё и третий путь. Под названием — кладбище. А на Новодевичьем или Ваганьковском вас не похоронят. А на другие спешить глупо. Не советую. И даже не рекомендую.

Меня всю жизнь принимают за другого. И с кем-то путают. И это уже давно.

Проститутки отказываются со мной идти, потому что по виду я им кажусь сексуальным маньяком и дальнейшим убийцей. На работе считают идиотом, хотя с небольшими оговорками типа «заставь дурака богу молиться» признают исполнительность. За кого меня принимают в семье, мне вообще говорить очень тяжело и поэтому не буду. Женщины, которых я пытаюсь соблазнить, соблазняться почему-то категорически отказываются. Они считают, что я их безнадёжно люблю чистой платонической любовью и не сегодня-завтра наложу из-за этого на себя руки. И даже хвалятся этим на каждом углу. Меня опять с кем-то путают. Отчего? Ни одной из них я в любви не объяснялся. Моя цель всего лишь переспать и смыться. Всё неверно меня воспринимают. Я всего два раза в жизни предлагал кому-то выйти за меня замуж. Один раз в юности, другой раз в старшей группе детсада. Тем не менее уже четырежды женат. И всё жёны утверждают, что идти за меня они не хотели, а это я их уговорил. Меня опять с кем-то спутали.

Мне стыдно об этом писать, но умолчать не могу, иначе картина будет не полной.

Иду, например, по базару в самый базарный день. Толпа, шум, карманники и не протолкнуться. Вдруг из всей огромной толпы окликают одного меня. Торговка моющими.

— Молодой человек, вот вы, в очках, можно вас на минутку? «Молодой человек» в моём возрасте звучит приятно, хотя и несколько притянуто за уши.

— Слушаю вас — говорю вежливо.

— Вот, купите — отвечает эта подлая баба — туалетную бумагу.

Мне стало обидно.

— А почему именно я? Чего вы меня-то? Вон сколько людей. Почему я?

— У вас, — говорит, — лицо такое… В смысле хорошее.

А причём здесь лицо? Какая связь с туалетной бумагой? И это что, комплимент или оскорбление? За кого меня принимают? Непонятно.

Но и это ещё цветочки. Расскажу о ягодках.

У нас в одном месте нашего цветущего города канализация постоянно протекает, а потом не утекает и стоит лужами. И запашок соответствующий. Как в общественной и необщественной уборной. Когда идёшь пешком, он нарастает как бы постепенно и его как бы не замечаешь. На автобусе другое дело. Автобус вылетает из поворота, жмёт на железку и как палкой по ноздрям такое амбре. Пассажиры и пассажирки начинают крутить носами и возмущенно переглядываться.

Кто, мол, испортил воздух? Какая паскуда? Так вот люди переглядываются, переглядываются и вдруг почему-то всё взгляды начинают кончаться на мне. Я, как дурак краснею. В глазах пассажиров широкий спектр чувств от брезгливости до благородного негодования. Особенно врезалась в душу одна старушка, которая сказала, качая морщинистой головой:

— Эх, сынок, сынок…

Родственники жены считают, что я перетрахал ползавода, где тружусь, отдавая предпочтение пожилым уборщицам. На самом заводе считают, что я очень верный муж, что объясняется импотенцией. А я ни то и не другое. Меня опять с кем-то путают.

Мне хочется, чтобы меня оставили в покое. Я — это я, плохой ли, хороший, но я. И не надо меня ни с кем путать! Вот так!

Когда я, дрожа от негодования, дописывал этот рассказ, мне вдруг в голову пришла одна мысль. Хотя куда она ещё могла придти? А вдруг меня ни с кем не путают?! И мне стало страшно. И тут ещё старушечий голос неизвестно откуда:

— Эх, сынок, сынок…

Есть ли загробный мир, нет ли его я к счастью не знаю. Родишься ты ещё раз после смерти или нет? Но этот вопрос не принципиальный. Ну родился ты ещё раз, а о своих прошлых рождениях ты абсолютно ничего не помнишь. Так, иногда дежавю промелькнёт и скроется, и снова тихо.