Михаил Ланцов - Помещик. Том 1. Сирота

Клим Дмитриевич делал свое дело — настраивал машину времени, доводя ее до ума. А он? Он просто вцепился в этот «спасательный круг» и готовился, но в глубине души даже и не сомневаясь в полной бессмысленности этих занятий. И в том, что он умрет. Без всяких сомнений и довольно скоро…

Как и предполагал профессор, какие — то остатки личности далекого предка, которого Андрей так бессовестно подвинул из тела, сохранились. Прежде всего отрывки памяти и эмоциональные реакции на знакомых людей. Почему это сохранилось? Не ясно. Да и не важно. Главное — что это не привело к раздвоению личности. И к тому, что он не получил полную амнезию в глазах окружающих. А то было бы крайне неудобно.

Внешне вселение, кроме кратковременной «потери сознания» телом в самом прямом смысле этого слова, вылилось в несколько странное поведение. Парень поводил несколько минут напряженным взглядом по окружающим. А потом начал «узнавать», то одного, то второго, то третьего. Понятно, что подробностей в такого рода воспоминаниях было минимально. Но личности опознал и эмоциональные реакции своего предшественника осознал. Для начала — хватило за глаза. Но общения со священником избежать не удалось, слишком уж он себя странно повел…

— Мне сказывали, что сомлел ты, — с доброй, располагающей к себе улыбкой, спросил отец Афанасий.

— Да, — односложно ответил Андрейка.

— Отчего же?

— Не ведаю.

— Как сказали, что батька его погиб, так отрока и скрутило. Словно оглоблей ударило. Раз. И осел. А сам едва дышит. — вместо Андрейки ответил дядька Кондрат, друг отца, что привел его по доброте душевной в храм «от греха подальше, а то как бы беда какая не приключилась».

— Царствие ему небесное, — вполне искренне произнес священник и перекрестился. — Хороший человек был.

Андрейка же едва сдержал грустную, скорее даже мрачную ухмылку. Судя по тому, что он сумел вызнать, погиб отец этого тела во время обороны Тулы от татар. Перестреливался с супостатом и поймал стрелу. То есть, батька Андрейки отдал жизнь за них всех в честном бою.

Но это еще полбеды.

Сыну он оставил в наследство старую саблю в дешевых ножнах да лук татарский, трофейный с шестью стрелами в колчане. Мерин [5] Мерин — кастрированный жеребец. Уступал настоящим боевым коням, но был намного более доступен. и заводной меринок [6] Меринок — кастрированный жеребец мелкой породы. Чуть крупнее меринца (считай пони — мелкая степная лошадка). В XVII веке после Смутного времени даже на меринцах поместные выезжали. Но в середине XVI века, до опустошения Ливонской войной, конечно, что меринок, что меринец выступали только как заводные. его пали во время отхода к городу. Он и сам тогда едва ноги унес. А вместе с ним утекли к татарам и сбруя, и кое — какие пожитки, и, что особенно обидно, кольчуга дедова с шеломом [7] Шелом — разновидность шлема высокой сфероконической формы с обратным изгибом конической части. Это классический шлем из русских сказок и былин. .

Так что у Андрейки на сей момент из имущества имелся только отцовская сабля, лук с неполным колчаном стрел и достаточно худой кошелек.

Конечно, где — то там, на берегу реки Шат, недалеко от засечной черты, имелось поместье отцовское. Но ему с него по малолетству выделят на прокорм всего 25 четвертей [8] На Руси в XV–XVI веках уже было в обиходе трехполье. И поместье указывали непривычно — по площади одного поля. То есть, если писалось, что поместье в 25 четвертей, то земли там под пашню 75 четвертей. Четверть составляет 0,5 десятины или половину от прямоугольника 80 х 30 сажен (1200 квадратных сажен) или 0,54 га. . Пока. А полностью передадут лишь на будущий год, если сможет пройти верстку в новики. Но толку от этого поместья — ноль. Потому как людей на нем теперь, после такого нашествия татар, совершенно не осталось. Побили или угнали в рабство почти наверняка. И совершенно не важно в такой ситуации 25 у тебя четвертей или 500. Работать на них все одно — некому.

В самом же городе с поручением отцовым остались два его холопа — Устинка и Егорка. Обоим уже за тридцать лет. На вид худые, изнуренные «кадры» с пустым взглядом. И батя их в холопы взял лишь от милосердия великого, ибо голодали, совершенно разорившись.

И все. Вообще все. Больше у Андрейки не было ничего. Только два голодных рта. Пустое поместье с вытоптанными посевами и выбитыми или угнанными в плен селянами. Около рубля монетами. Сабля да лук. И целый ворох проблем, которые нужно было решить уже вчера. И ведь не решишь — поместья лишат, о чем ему очень прозрачно намекнули, ибо желающих хватало даже на пустое поместье. А ему самому «сватали» в послужильцы [9] Послужилец — тот военный, который выезжал с помещиком дополнительно на службу. пойти.

В принципе — вариант, но от безысходности.

Послужилец стоял статусом ниже, нежели поместный дворянин. А значит переход в него — урон чести родовой. Так — то с нее самому Андрейке ни горячо, ни холодно. Но в здешней, насквозь сословной и местнической системе, это значило многое. Ты опростоволосился, замаравшись каким — то дурным поступком? Так твоим внукам это еще вспоминать будут. И ставить станут их ниже тех, кто подобного не совершал…

Так вот — Андрейка с трудом сдержал грустную ухмылку на лице при словах священника и, развязав кошелек, достал оттуда сабляницу [10] С 1535 года серебряный счетный рубль состоял из 400 полушек (по 0,17 грамм) или 200 московок, называемых также сабляницами (по 0,34 грамма) или 100 новгородок (по 0,68 грамм), которые именовали также копейками. Кроме счетного рубля ходовой мерой считался алтын, состоящий ил 6 московок или 3 новгородок. Также имелись и иные монеты, соотносимые следующим образом: 1 алтын = 2 рязанками = 3 новгородкам = 4 тверским деньгам = 6 московкам. .

— Прими. Не побрезгуй. На храм.

Афанасий внимательно взглянул Андрейке в глаза. И кивнул на кружку для подаяний, что стояла на небольшом столике у стены. Паренек не стал ломаться и сделав несколько шагов, положил ее туда.

Казалось бы — всего одна монета, но ценность у нее была немалая. Особенно для сироты, что лишился почти всего. А ценность пожертвования — интересная вещь. С духовной точки зрения важнее не количество, а качество жертвы. Тот, кто готов поделиться последним стоит намного выше того, кто дает малую толику. Поэтому священник, прекрасно знавший уже ситуацию Андрейки, высоко оценил этот поступок. С богатого и рубль взять — мало, а тут щедрость вон какая. Хотя, конечно, и дядька Кондрат, и священник списали этот поступок на юность и глупость. Списали, но оценили.

— Что терзает тебя, сын мой? — спросил Афанасий, когда паренек вернулся к нему.

Разговорились.