Леонид Влодавец - Фартовые деньги

Аллея вывела его на небольшую площадь, ему надо было обойти ее по краю и свернуть в боковую улицу. У тротуара стояло несколько легковых автомобилей. Когда Василий Борисович проходил мимо малиновой «девятки» с тонированными стеклами, дверца машины неожиданно распахнулась, и оттуда выскочила та самая женщина, которую ограбили.

— Извините, — сказала она, — я вам даже «спасибо» не сказала…

— Не за что, — отмахнулся Жулин. — Не догнал я этого подонка. А вы чего ж убежали-то? Там милиционеры вас хотят расспросить, что и как… Вы ж второго видели, а я нет.

— Ой, — сказала женщина, — давайте не будем об этом на улице, а? Садитесь в нашу машину, там и поговорим…

И уселась на переднее сиденье рядом с водителем. Жулин неловко полез на заднее, разумеется, держа в руках пакеты с покупками. Сел и отчего-то забеспокоился.

В машине за рулем сидел крупный мужик, габаритами не меньше Жулина, но явно помоложе и покрепче. А на заднем сиденье располагался еще один. Не успел Василий Борисович ерзнуть назад к дверце, как откуда ни возьмись появился третий, сильным движением корпуса отпихнул Жулина на середину и уселся рядом. Клац! — дверца захлопнулась, а «девятка», зафырчав мотором, круто вывернула от тротуара на мостовую и понеслась прочь от площади. Жулин так опешил, что пришел в себя лишь через пару минут.

— Вы что? — испуганно пробормотал толстяк. — Куда везете?

— Молчи, сука! — И в мягкий бок Жулина уперлось пистолетное дуло.

— Да что вы… — охнул Жулин. — Не брал я вашей сумки!

Бац! — его крепко двинули пистолетом по голове, и Василий Борисович потерял сознание…

Очнулся он не скоро, только тогда, когда его уже выволокли из машины и тащили под руки в наручниках. Судя по всему, пока он был без памяти, «девятка» успела выехать куда-то за город и находилась на безлюдной территории какого-то заброшенного склада.

Жулина сперва втащили через ворота в приземистое, длинное кирпичное здание, а потом доволокли до открытого канализационного люка в асфальтовом полу и поставили на колени, держа с двух сторон за локти скованных рук и нагнув его лицом к колодцу, источавшему жуткую вонь.

— Значит, ты одного парня хорошо запомнил? — спросил спокойный голос откуда-то из-за спины.

— Да, — еле ворочая присохшим от страха языком, произнес Василий Борисович.

— Если его тебе предъявят, опознать сможешь?

— Да…

— Спасибо, — произнесли сзади. — Больше вопросов не имею!

Дут! — выстрел из пистолета с глушителем ударил как раз в тот момент, когда Жулин подумал, что его собираются отпустить. Пуля вонзилась в затылок, просверлила череп насквозь и вылетела через правый глаз вместе со студнеобразными ошметками, кровью и мозгом. Труп обмяк и шмякнулся на пол. Один из тех, что держал Жулина за локти, расстегнул и снял с убитого наручники, ухватил за лодыжки и спихнул в колодец, где журчала прокатывающаяся по коллекторам вонючая мутно-зеленая жижа.

— Зачем ты его? — испуганно взвизгнула «потерпевшая». — Он же ничего нам не сделал…

— Он слишком много знал, — ответил тот, кто застрелил Жулина. — Во-первых, пацана видел в лицо, а во-вторых — тебя. Если его менты допросят, то могут выйти и на эту шелупонь, которая тебя, корову траханую, облапошила, и за тебя зацепиться.

Женщину затрясло мелкой дрожью. Она поняла, что и ей жить недолго.

— Не трясись, слякоть! — процедил крутой. — Мы на тебя надеялись, стерва, понимаешь? У нас шанс был, маленький, но был. И если б ты, падла, варежку не разинула, мы бы сейчас имели эти баксы.

— Жо-орик! — взвыла баба, заливаясь слезами. — Кто ж знал?

— Если б тебя менты схавали — я б ничего не сказал, — жестко произнес Жора. — Это уж судьба была бы такая. Но ведь нормально прошла! Опера даже не усекли ничего, хотя стеклили в оба. А ты лопухнулась, гадина!

И он наотмашь хлестнул бабу по щеке.

— На пустом месте поскользнулась, лярва! — Жора левой рукой сгреб бабу за ворот платья, а правой приставил к ее испуганно зажмурившемуся глазу глушитель, навинченный на ствол пистолета.

— Так бы и нажал, чтоб мозги твои сучьи размазать! — прошипел он с яростью. — Но нельзя! Ты этих пацанов видела. Если, блин, мы их не найдем раньше, чем менты, — нам всем хана. Шура Казан не простит. Ему эти деньги нужны завтра до полудня. Поэтому, падла, придется тебе чуток пожить. Однако наказать тебя, прошмондовку, надо. Сухарь, Клим! Давай сюда козлы!

Парни приволокли со двора деревянные козлы, на которых в деревнях дрова пилят.

— Раздевайся, паскуда! — приказал Жора, оттолкнув бабу. — Догола!

— Жорочка! Милый! Не надо-о!

— Быстрей, стерва, если не хочешь, чтоб мы твое тряпье изодрали! Клади вон туда, на козлы, не попачкаешь…

Баба, всхлипывая, сняла кожаный жакет, положила его на шероховатый, изрезанный пилами чурбак, потом дрожащими руками расстегнула ворот кофточки.

— Живее, живее копошись, а то поможем! — прорычал Жора, когда женщина стянула через голову юбку и осталась только в колготках, туфлях и нижнем белье. — Титешник снимай, не стесняйся! Все свои… Телись живее, падла!

— Трусишки тоже не забудь! — хохотнул один из подручных. — А она еще ничего, Сухарь, верно?

Сухарь смачно сопел, держа руку в кармане штанов, алчно глядя на то, как женщина, скорчившись и инстинктивно пытаясь закрыться от лапающих взглядов, снимает колготки и трусы…

— Ложись животом! — приказал Жора, указывая на чурбак, поверх которого была набросана одежда. — Не бойся, сиськи не занозишь! Привязывайте ее!

Сухарь и Клим вытащили моток капронового шнура и проворно прикрутили женщину кистями рук к передним «рожкам» козел, а лодыжками — к задним «ножкам». Она не сопротивлялась, потому что знала: начнешь брыкаться — хуже будет.

— Клево! — хихикнул Клим и пошлепал привязанную по ягодицам.

— Ну, кто готов? — хмыкнул Жора.

— Я! — счастливо хохотнул Сухарь. — Как юный пионер…

— Иди, заряжай Нинке! В задницу…

Сухарь расстегнул штаны, достал мощный прибор, приставил, нажал…

— А-а-ай! — истошно завизжала женщина. — У-уй, мама-а! Больно-о-о!

— Ни хрена, потерпишь! — пропыхтел Сухарь, ухватывая ее за бедра и жадно дергая на себя. — На! На! На, с-сука!

— А! Ай! О-ой! — взвизгивала Нинка от этих пронзающих толчков. — Пожалейте, мальчики-и!

— Ничего, — безжалостно сказал Жора, — не помрешь. Пасть открой, сучонка! И упаси тебя Бог не только кусануть, а и чуть-чуть на зуб попробовать — сразу башку отверну! Соси, падла!

И сцапав ее за шею, надавил большими пальцами на подбородок, разжал рот и всунул туда хреновину.

Клим подошел сбоку, ухватил Нинку за груди и стал жадно мять их волосатыми ручищами.

— Ишь, сисятая! — урчал он. — Вот уж я тебя полапаю, полапаю!