Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Я слышал, большинство этих муровцев сами бывшие бандиты, — объявил писатель, как всегда громко и безапелляционно. Нина взглянула на него с недоумением.

— Конечно, — поддакнул Родионов, и в глазах его блеснули колючие огоньки. — Поэтому, если у вас что случится, не вздумайте к ним обращаться. Только хуже будет…

— Ах, я представляю, какого ужаса вы натерпелись, — с сочувствием сказала Нине мадам Ломакина. — Стрельба средь бела дня…

— Была ночь, — вернула ее на землю Таня.

— Это неважно, — тотчас парировала Ирина Сергеевна. Она почему-то недолюбливала пухлую брюнетку Таню, хотя та никоим образом не могла составить ей конкуренцию (и даже не пыталась).

— А в каком, значит, доме жили эти бандиты? — спросил Ломакин у Нины. Получив ответ, он долго качал головой с сокрушенным видом, словно не мог поверить услышанному — в соседнем дворе, да и бандиты! — после чего пару раз украдкой зевнул.

Нина немного растерялась. Она еще хорошенько не понимала, в чем дело, но ее не покидало ощущение, что рассказ ее что-то утратил, что, может быть, она не могла выразить главного — или чего-то очень важного. Там, в реальности двора, освещенного одним фонарем, произошло нечто такое, что не вмещалось в слова или вмещалось с трудом и нехотя. Все дело было в Опалине: он был храбрый и находчивый и настоящий лидер, и даже когда кричал ей: «Ложись, дура!» — это почему-то не звучало у него грубо. Но сейчас Нина смотрела на лица обступивших ее соседей, и у нее пропало всякое желание объяснять им что-то про Опалина и его храбрость. Она и не могла передать, что она тогда чувствовала, и не хотела: это было нечто слишком личное, а Нина только что с изумлением поняла, что ей вообще не хочется обсуждать что бы то ни было, что имеет отношение к ее новому знакомому.

«А Лиза… Он с ней говорил на „вы“… Значит, она ему не жена… что бы она там ни изображала…»

Зинаида Александровна вернулась и тактично, но твердо напомнила присутствующим, что уже ночь, а завтра рабочий день, который никто не отменял. Соседи потянулись прочь из комнаты Морозовых, а Нина, забрав свою многострадальную сумочку, удалилась за шкафы в закуток, отведенный под ее спальню.

— Странно, что Акулины тут не было, — заметила Зинаида Александровна, нервно поправляя скатерть на столе.

— Зиночка, уверяю тебя, она уже все знает, и с такими подробностями, которые нам с тобой и не снились, — отвечал супруг с улыбкой.

Он совершил классическую ошибку мужчин, которые упускают из виду, что женщина в стрессе становится нечувствительна к любым проявлениям юмора. Зинаида Александровна только нахмурилась.

— Не отстирывается пальто, что ты поделаешь, — промолвила она с досадой. — Но Доротея Карловна пообещала достать какое-то чудо-средство.

Всего в квартире номер 51 было девять комнат. Две занимал Ломакин с семьей, третью — Морозовы, четвертую — Родионов, пятую — Таня Киселева, шестую — Акулина Петровна, седьмую — парикмахер Пряничников со своей красавицей-женой, восьмую — писатель, также с супругой, а в девятой ютилась старая графиня Игнатьева со своей верной компаньонкой Доротеей Карловной. Все считали последнюю немкой, хотя много лет назад она приехала в Российскую империю из Швейцарии, да так тут и осталась, не пожелав покинуть хозяйку, давно утратившую все свои богатства и именовавшуюся ныне не графиней, а «бывшей», то есть особой, имевшей значение только во времена царизма — эпохи, к которой теперь прилагались исключительно клеймящие эпитеты. Бывшая графиня жила очень одиноко и почти не выходила из комнаты, с соседями отношений также не поддерживала, и все общение шло через Доротею Карловну, всегда улыбчивую и приветливую. Вопрос, на какие средства графиня существует, весьма занимал пытливые умы, особенно ум Ломакина, но даже он успокоился, когда узнал, что графине помогает материально один из ее сыновей, служащий в крупной библиотеке. В коммуналке к графине относились по-разному, но большинство более или менее явно ее жалели. Исключение составляла только бабка Акулина, которая была не прочь завладеть комнатой Игнатьевой. Бабка не раз заявляла, что графиня — контрреволюционерка, а ее компаньонка наверняка шпионка, но, хотя времена на дворе стояли вовсе не вегетарианские, ни графиню, ни Доротею Карловну никто почему-то не трогал.

— Я могу пока походить в плаще, — сказала Нина матери, высунувшись из-за шкафа.

— В такую погоду?

— Я не замерзну, — заявила Нина упрямо.

Зинаида Александровна махнула рукой и опустилась в кресло. Нина надулась и скрылась за шкафами.

— Ах, боже мой, — простонала Зинаида Александровна, растирая виски. — Вот тебе и «Сусанин»! Никогда я не любила Глинку. И эта сумка! Неужели она не понимает, что не в деньгах дело, а в обмане? — Василий Иванович благоразумно безмолвствовал. — Если Доротея Карловна не поможет, пропало пальто. — Муж, храня молчание, поглядывал на портрет Верди. — А если бы с ней что-то случилось? — вскинулась Зинаида Александровна. — Неужели она не задумывается, что я, что ты…

Тут Морозов решил, что пора все же вмешаться.

— По-моему, ей кто-то понравился, — уронил он задумчиво.

Зинаида Александровна, пораженная оборотом, который принимал разговор, смотрела на мужа во все глаза.

— Вася, но это ведь невозможно! Он же рыжий!

— Ну и что, что рыжий, — отозвался Василий Иванович, втайне наслаждаясь нелогичностью своей собеседницы. От природы он был смешлив и питал пристрастие к парадоксам, в чем бы они ни выражались. — Да это все равно и не он, — добавил Морозов не менее нелогично.

— Вася, не выдумывай, — рассердилась Зинаида Александровна. — Если бы при мне стреляли, я бы, знаешь, ни о чем таком не думала. Ты считаешь, это тот, который с бородой? — заинтересовалась она. — Ненастоящей?

Положительно супруга Морозова в эту ночь собиралась побить все рекорды нелогичности.

— Нина все время говорила — он, он, он, — напомнил Василий Иванович. — Что он делал и как все его слушались. И еще сказала — у него выразительные глаза. Там был всего один фонарь, не считая пустяков вроде луны и звезд, а потому…

— Ну да, при таком освещении не то что глаза — вообще ничего не разглядишь толком, — вздохнула Зинаида Александровна. Она немного поразмыслила. — Нет, Вася, все это фантазии, глупости. Химеры! — заключила она, поднимаясь с места. — Ты будильник поставил? Идем-ка лучше спать.

Пока в квартире 51 супруги Морозовы обсуждали случившееся с их дочерью, обладатель выразительных глаз Иван Опалин тоже имел небезынтересный разговор. Он допрашивал Клима Храповицкого, лицо без определенных занятий 1905 года рождения, сколотившего банду из других таких же лиц неопределенных занятий и отчасти — из рецидивистов.