Елена Ярошенко - Карающий ангел

Новая кухарка, по мнению любезной матушки, совершенно не умела готовить, поэтому я должна была с инспекторскими целями стоять на кухне рядом с кухаркой и с утра до ночи контролировать каждый ее шаг. Впрочем, матушка время от времени соглашалась подменить меня на этом посту.

Иногда моя дорогая богоданная родственница сама бралась приготовить какой-нибудь изысканный деликатес. На столе появлялись приторно сладкий компот, сухое, жесткое, отдающее содой печенье или распластанные по тарелке скользкие голубоватые вареники (будучи уроженкой Малороссии, свекровь на всю жизнь сохранила пристрастие к национальной кухне).

В новообретенной сестрице поразительным образом сочетались мания величия и комплекс неполноценности.

С одной стороны, она без конца выискивала недостатки в своей внешности. Утром, разогревая щипцы для завивки, сестрица издавала ритуальные стенания: «Ах, почему у меня не вьются волосы? Ну почему братец кудрявый, а я нет?» Бедная девица ежедневно ломала голову над этим вопросом, но ни к какому выводу так и не пришла. Не меньшие страдания приносили ей ноги, талия, нос, ресницы…

При этом, будучи недовольной каждой отдельной деталью своего облика, в целом она считала себя редкой красавицей, достойной обожания и поклонения, и искренне удивлялась, почему вокруг не видно коленопреклоненных искателей ее руки и сердца.

Общение с милыми родственницами развило во мне массу положительных душевных качеств. Признаться, я даже не подозревала, что обладаю такими неисчерпаемыми запасами терпения и ангельской кротости, но мне удавалось реагировать на все происходящее с редкостной выдержкой и ни разу не опуститься до скандала.

Только тот, кого по возвращении домой встречали две хихикающие мегеры со словами: «Ты ведь не будешь на нас сердиться — мы заглянули в большой сервант, чтобы посчитать твои чайные сервизы, и нечаянно разбили вазу для фруктов. Она так неудобно стояла…» или: «Твой новый жакет такого фасона… Это не для замужней дамы, а скорее для девицы. Оленька его примерила, ей так хорошо, ну уж так к лицу…», поймет, чего мне это стоило…

Когда муж, уличенный в махинациях с казенными деньгами, счел нужным «как офицер и благородный человек» застрелиться, в этом несчастье была одна хорошая сторона — общение с его родственницами удалось резко сократить.

Я оплакала и похоронила вороватого сына Марса, хотя мне было совершенно непонятно, как «офицер и благородный человек» мог запустить лапу в казенные деньги.

Пришлось продать загородную дачу, полученную мной в приданое, и возместить произведенную покойным супругом растрату, хотя от меня этого никто не требовал.

Свекровь и золовка, намеревавшиеся пожить вместе с молодой вдовой, дабы утешить ее в горе, были возмущены столь неразумной тратой. Когда же я отправилась «на воды», не предложив безутешным родственницам составить мне компанию, они покинули мой дом, осыпая меня проклятиями за неблагодарность, черствость и заносчивый нрав.

В Кисловодске я поняла, что для вдовы двадцати двух лет от роду и притом недурной наружности не все в жизни потеряно.

О, как любезно раскланивались со мной мужчины на пятачке возле Нарзанной галереи, как много приглашений на пикники, вечеринки и экскурсионные поездки я получала, какие букеты роз приносили в мой номер посыльные!

Розы в Кисловодске были чрезвычайно дешевы, и все же не каждую даму ими осыпали.

Поднимаясь по курортной тропе на гору и любуясь на далекий Эльбрус, я встретила своего второго мужа.

Надо сказать, что это излюбленный прием беллетристов — знакомство героев на вершине горы, окрашенной лучами восходящего солнца (в крайнем случае на залитой лунным светом палубе корабля среди бушующих волн, но такой вариант слабее, отдает дешевой патетикой). Так что я, молодая вдова, взращенная и воспитанная на популярной беллетристике, сочла обстоятельства знакомства с очередным женихом весьма романтическими и надеялась, что романтика так и будет вечно и нерушимо скреплять наш союз.

Мужчины в погонах по причинам многочисленным и слишком очевидным, чтобы их объяснять, вызывали у меня неприязнь, и мне впервые довелось обратить внимание на представителя частного капитала. Проще говоря, на купца, хотя он сам предпочитал именовать себя предпринимателем.

Спустя три месяца по возвращении с курорта мы обвенчались в Москве, в старинной арбатской церкви Николы Явленного. По слухам, мои знакомые с кислыми минами объясняли друг другу, что срок траура после первого вдовства мог бы быть и подольше…

Новый муж был человеком рассудительным, сметливым, с простонародной хитрецой, с инстинктом дельца, умеющего из всего извлекать деньги, и соответственно очень богатым, но совсем необразованным.

Поначалу мне показалась забавной и сулящей множество новых ощущений идея заняться интеллектуальным развитием близкого человека. Мы стали бывать на вернисажах, театральных премьерах, фортепьянных и вокальных вечерах. Муж читал книги по составленному мной списку произведений классической литературы, методично отмечая галочкой название каждого прочитанного романа. Но, увы, интеллектуальные радости вскоре приелись моему супругу.

Как настоящий коммерсант, он привык мыслить категориями финансовых отчетов, и произведения, не дающие ничего, кроме совершенно ненужных эмоционально-эстетических переживаний, казались ему пустыми. Хотя муж и не относился к тем представителям купеческого сословия, которые полагают, что любовь к иным удовольствиям, кроме удовольствия делать деньги, равносильна тяжкому греху, но его манера наслаждаться жизнью носила своеобразный характер. Впрочем, в его кругу он был не одинок.

— Душенька, я так много работаю, что отдыхать хочется бездумно, наслаждаясь простыми радостями. Отпусти меня сегодня порезвиться, — с такими просьбами он обращался ко мне все чаще.

— Хорошо. Но почему ты не можешь взять меня с собой?

— Ну что ты, ангельчик мой! У нас мужская компания, полный моветон и такие порой безобразия происходят, что молодой благородной даме об этом лучше вовсе и не знать. Не сердись, душа моя, но я уж как-нибудь один…

В его словах была доля истины — он всегда отличался здравым смыслом.

Моменты подобной «резвости с безобразиями» продолжались иногда дня по два-три. Возвращали мне мужа обычно в виде бесчувственного тела какие-то незнакомые люди. Из карманов замызганного дорогого сюртука моего благоверного то торчал женский чулок, то сыпались черепаховые шпильки, из чего можно было сделать вывод, что резвящаяся компания наслаждающихся простыми радостями предпринимателей была не полностью мужской.