Алишер Навои - Газели

Навои! Всем людям страсти песнь мученья твоего
Разорвет на части сердце, истомленное от ран.

Ветер утра! Все любимой, чем душа полна, — скажи.
Станом — кипарис, а ликом — роза мне она — скажи.

То, что ради уст-рубинов тщетно лью я кровь свою,
Ей, среди пиров сидящей с чашею вина, — скажи.

Все о горечи желаний, яде вин и крови слез
Той, чьи губы слаще меда, речь умом полна, — скажи.

Говоря: зачем в разлуке стал печален твой удел,
Это слово ночи сердца, что навек темна — скажи.

То, что ради милой девы честь и имя я забыл,
Всадник сердца, в дол разлуки правя скакуна, — скажи.

Чудотворец! Дней начало мятежом отметил я,
Озарит ли луч прощенья эту тьму до дна — скажи.

Нет несущей утешенье. Путник, видя Навои,
О тоске его и горе той, что так нежна, — скажи.

То не заросли тюльпанов — то стенанья пал огонь,
Не пожар зари — разлуки в мирозданье пал огонь.

Пламя щек твоих способно сжечь мое жилье дотла.
На бездомного скитальца в час свиданья пал огонь.

Войско моего терпенья блеск твоих ланит спалил,
Караван грозой застигнут — гром, сверканье! — пал огонь.

Вспыхнул я, сгорел и умер, лишь открыла ты лицо,
На меня от молний взгляда — о страданье! — пал огонь.

Навои, когда вздыхаю я о ней, то говорят:
«На леса Мазендарана молнии упал огонь!»

Всегда кричит моя душа, едва ее обидят злом;
Известно, что огонь шипит, когда в него мы воду льем.

В разлуке с милою моей мне даже радость — не светла,
Но в сердце даже скорбь о ней втекает радостным лучом.

Когда она душе моей прекрасной пери предстает,
Я странного не нахожу, Меджнун, в безумии твоем.

О виночерпий, верный друг, ты возвратил душе покой,
Ты мне отраду подарил свои целительным вином.

Пускай забвение душе подарит первый же глоток,
А то от злой моей тоски душа покинет тела дом.

Перед красавицей моей от чаши глаз не подниму, —
Всему я в этом кабачке научен мудрым стариком.

С последней мыслью о тебе несчастный умер Навои,
А ты сама хоть век живи, хоть век не вспоминай о нем.

Вот весна, но роза счастья для меня не расцвела,
Ни один бутон улыбка светом алым не зажгла.

Люди чашею свиданья сотню раз упоены.
Но судьба и этой чаши мне и капли не дала.

Людям молния свиданья озарила сердца мрак,
А в меня степных колючек не одна вошла игла.

Раны сердца, как тюльпаны, потому что та, чей лик,
Как тюльпан, в края родные в день весенний не пришла.

Что смертельны эти раны, как же может тот понять,
В чьей душе мечом кровавым скорбь разлуки не прошла!

В пламень горького безумья ввергнут бедный Навои;
Если постоишь с ним рядом, то и сам сгоришь дотла.

Лик твой, зеркалом сверкая, в мир бросает сто лучей,
Даже солнца свет слепящий превзойден красой твоей.

В жажде жизни дышит солнце ветром улицы твоей —
Ведь в дыхании Мессии излеченье всех скорбей.

Из предельного рождаясь, входит в вечность бытие,
И начала нет у жизни, и конца не видно ей.

Образ твой — свеча и роза, с мотыльком и соловьем:
Мотылька свеча сжигает, розой ранен соловей.

Есть в Лейли, в Ширин твой облик: без Ширин погиб Фархад,
Потерял Меджнун рассудок от любви к Лейли своей.

В этих именах явила ты любовь и красоту,
Стала ты хирманом муки и грозою для страстей.

Только тот тебя достоин, кто пройдет пустыню «я»,
Ибо — кто взыскует жизни, смысл найти обязан в ней.

Говорить о нуждах сердца моего мне нужды нет, —
Что в стране сердец таится, мыслью видишь ты своей.

Ливнем милости пролейся в сад засохший, Навои:
Роза в нем не распустилась и не свищет соловей.

Украшенье золотое над изгибами бровей
Иль звезда и полумесяц — светлый лик красы твоей?

Это складки покрывала, что по ветру развиты,
Или крылья нежной пери, чтоб лететь ветров быстрей?

Это ветер легких перьев у тебя на голове
Или то кольцо Венеры, что луны и звезд светлей?

Это в зеркале явилось отражение лица
Иль в пруду сверкает солнце блеском огненных лучей?

Вкруг серебряного стана опоясанный платок
Или то дракон обвился, сжавший пояс твой тесней?

Не шипы ли это розы иль, быть может, острие,
Что пронзить тебя готово, о несчастный соловей?

Навои, мне нет надежды на свидание с луной,
Но доступно ль это счастье всем, мечтающим о нем?

Не в камфарной ли одежде этот кипарис прямой
Иль свеча, что разгоняет ночи мрак передо мной?

Люди ль это в миг убийства клонят головы свои
Или ниц они упали пред такою красотой?

То деревья ль нагибает в поле ветер озорной
Иль пред нежным кипарисом люди клонятся с мольбой?

Глуби взора мое сердце ей подносит, но она
Остается недовольной даже жертвою такой.

К разным странам для набегов на коне летит она
Иль на это сердце хочет тюркской ринуться ордой?

Коль влюбленные уходят в путь пустынею любви,
Цель их — улица любимой иль к Хиджазу путь прямой.

Навои, трудна дорога в чаще локонов густых,
Сердцу спуски и подъемы трудны полночью глухой.

На лице горит созвездье у красавицы моей,
Иль то сблизился Юпитер с Солнцем в пламени лучей?

Если нет, то это звезды в ожиданье встали в ряд,
Чтобы утреннее солнце наблюдать из-под бровей.

Говорил я: как увидеть мне красу ее лица?
Слез жемчужины нижу я вновь на нить души моей.

Это не роса на розе, но подобие того,
Как в смущеньи прячет роза капли свежести своей.

В цветнике тюльпанов так же ярко градины горят,
Как жемчужные подвески возле щек, что роз алей.

Не гордись же жемчугами — это капельки воды —
Только жемчуг поучений всех нас делает мудрей.

Навои для описанья лика милой брал слова,
Чтоб низать их, словно жемчуг, поучая тем друзей.

Сердце, полное печали, взял красавиц легкий строй,
Как бутон, что до рассвета сорван детскою рукой.