Симона Вилар - Лазарит

— Ричард!

Она стояла под сводом арки в конце галереи. Ричард видел ее белое покрывало, пышную мантию, горностаевую муфту, в которую она прятала свои постоянно мерзнущие руки. С возрастом королева Элеонора стала зябкой, и даже тепло южной весны не могло согреть ее старческие пальцы.

— Матушка! — выдохнул английский король и порывисто шагнул к ней.

Королева Элеонора в свои семьдесят выглядела величественно. Годы не согнули ее: спина прямая, как древко копья, голова горделиво откинута. Присущая ей в молодые годы стройность сменилась худобой, но королева умело драпировала ее роскошным тяжелым одеянием. Шелковое покрывало скрывало седину в волосах, тончайшая барбетта [15] Барбетта — элемент средневекового женского головного убора в виде небольшой косынки, закрывающей подбородок и часть щек. прятала морщины на шее и подбородок до жестких, почти утративших цвет губ, оставляя открытой лишь верхнюю часть лица. Но линия ее бровей была по-прежнему горделивой и отчетливой, нос — прямым и тонким, а во взгляде бледно-зеленых глаз светилась сила, с которой не смогли справиться целые десятилетия, полные невзгод. Перед Ричардом была королева до кончиков ногтей, и он молча опустился перед нею на колено и коснулся губами края ее одеяния.

— Для меня величайшее счастье видеть вас здесь, ваше величество!

Элеонора смотрела на сына. Она произвела на свет десятерых детей, но подлинно материнские чувства испытывала только к нему. Не потому ли, что провела с ним больше времени, чем с другими? Тех она, едва успев оправиться, передавала кормилицам и нянькам, сама же вновь погружалась в дела государства. Или оттого, что рано убедилась в выдающихся дарованиях Ричарда? Скорее всего, он больше других напоминал ей ее самое в молодости — такой же порывистый, с горячим сердцем, жадно любивший жизнь и стремившийся перекроить ее по собственному разумению.

Как и Элеонора, Ричард питал страсть ко всему прекрасному. Его восхищали утонченные манеры, он любил поэзию и музыку, окружая себя избранными и лучшими в своем искусстве. Глядя на них, знать следовала венценосным образцам, и мало-помалу лоск и изящество оказались в чести не только при дворе, а жестокие забавы, грязь, безудержное пьянство и сквернословие стали почитаться уделом простолюдинов. Шаг за шагом мать и сын изменяли самый дух Анжуйской державы, при этом ни на миг не выпуская из рук бразды правления.

Королева осенила склоненную золотоволосую голову Ричарда знаком креста, и он выпрямился во весь свой величественный рост. Сын оказал почтение матери и даме, в прошлом — супруге двух королей, и теперь, в согласии с этикетом, великолепной Элеоноре Аквитанской полагалось отвесить церемонный поклон повелителю бескрайних земель.

Однако Ричард удержал ее:

— Довольно, матушка! Вы уже не в том возрасте, чтобы склоняться перед правителями.

И тут же сухонькие пальцы королевы-матери нашли и ущипнули его запястье.

— Никому, даже тебе, я не позволю называть меня старухой, а не дамой!

Ричард рассмеялся.

Элеонора смотрела на него с любовью. Сходство с отцом, Генрихом Плантагенетом, было разительным, но сын походил и на нее. От обоих родителей ему досталось все лучшее. Решительный, суровый, немного исподлобья взгляд серых, как оркнейский гранит, глаз, от которого кое у кого стыла кровь в жилах, принадлежал Плантагенетам. Но правильные черты лица и золотистый отлив в жестких кудрях выдавали кровь герцогов Аквитании, унаследованную ею. Он высок и статен, как и она, а мощью и неотразимым мужским обаянием его, бесспорно, наделил Генрих. Мать еще в юности научила Ричарда изысканно одеваться, но воинственный пыл и непреодолимое упорство в достижении цели досталось ему от отца, создателя Анжуйской империи, простиравшейся от северных морей до Пиренейских гор.

Мать и сын сразу же заговорили о делах.

Элеонора, в молодости сама побывавшая в крестовом походе, [16] Элеонора Аквитанская принимала участие во Втором крестовом походе (1147–149) вместе со своим первым супругом королем Франции Людовиком VII. одобряла намерение Ричарда, хотя и полагала, что он несколько поторопился, покинув свои владения вскоре после того, как взошел на трон. Однако сын удивил ее, поведав, насколько разумные и взвешенные шаги он предпринял, чтобы его земли пребывали в мире и благоденствии во время его отсутствия: Англию новый король оставил под присмотром истинного рыцаря, всецело преданного Плантагенетам Уильяма Маршала, а внутренними делами острова будет ведать умудренный опытом канцлер Лошан. Континентальные же владения — Нормандию, Пуату, Мэн, а главное, неспокойную Аквитанию, — все это он намерен вверить самой Элеоноре.

Такая беспредельная власть, вновь обретаемая ею, поразила и обрадовала вдовствующую королеву. Позади у нее остались четырнадцать лет, проведенных в заточении по повелению ее супруга Генриха, — долгих лет, когда имя блистательной Элеоноры было почти повсюду забыто. Но теперь она вновь покажет, на что способна! Даже возраст не смущал «Золотую орлицу» — именно так величали ее в юности аквитанские трубадуры. Она и ныне была готова подняться ввысь!

— Ричард, но как быть с претензиями Иоанна, твоего младшего брата, на трон? — все же решилась спросить Элеонора. — Они тебя не тревожат?

Ричард тряхнул золотистой гривой.

— Нет и еще раз нет! Я исполнил желание Иоанна, отдав ему в жены богатейшую наследницу Глостершира. Отныне Иоанн — самый могущественный вельможа Англии, однако… — он помедлил, лукаво улыбаясь, — однако замки в его владениях принадлежат короне, и там расположились мои гарнизоны.

Это выглядело разумным шагом. И все же Элеоноре было неспокойно.

— Ты пускаешься в опасный путь, сын мой. Я буду днем и ночью молиться за тебя, но, знаешь ли… Не мне тебе говорить, что на войне случается всякое, а ты так и не назвал имени своего преемника.

— Отчего же? — повел могучими плечами король. — И не беда, что у меня нет законного сына и наследника. Я распорядился, что в случае моей гибели трон должен перейти к вашему внуку Артуру, сыну Джеффри Бретонского. [17] Джеффри Бретонский (1158–1186) — четвертый сын Генриха II и Элеоноры Аквитанской. Был женат на наследнице Бретонских владений. Погиб во время рыцарского турнира. Его сын Артур одно время считался наследником трона Плантагенетов.

— Но Артура воспитывают французы! — нахмурилась королева-мать. — Англичане упрямы и могут не признать Артура, сочтя его иноземцем!

— Мадам, — Ричард галантно поцеловал руку матери. — Я не настолько прост, чтобы не понимать этого. Артур в качестве наследника престола нужен мне только для того, чтобы умерить прыть Иоанна. Ответьте мне, матушка, кто решится поддержать его на материке, если повсюду будет известно, что по воле законного короля трон наследует Артур? И кто последует за ним в Англии, где достаточно преданных мне людей? И на вас я надеюсь — кто, если не вы, присмотрит за Иоанном, чтобы он не натворил бед? Верно?