А Чжимбэ - Сокровища Мельк-Тауза

— Твое ружье маленькое, но пули у него большие… Я не видел таких… — проговорил пастух, с интересом рассматривая ружье Бушуева.

— Это — очень плохое ружье, и стрельба из него похожа на бабью болтовню. Она производит много шума и приносит мало пользы… Я ношу его с собой только для того, чтобы пугать шакалов.

Бушуев наклеветал на свою магазинку только потому, что заметил жадный блеск в глазах пастуха, изобличавший в нем большого любителя оружия.

— Можно выстрелить из него? — спросил пастух.

— Конечно, можно, но это не доставит тебе удовольствия, так как путь мой велик, а запас патронов мал, и мне ничем будет отбиваться от диких зверей, — дипломатично отказал Бушуев.

Курд не настаивал на своей просьбе, а только спросил:

— Куда ты идешь?

— Сейчас к шейху Юсуфу… Не знаешь ли, где его оба?.. [3] О б а — кочевая община, составляемая на время летней пастьбы скота. Количество семей, вступающих в это временное объединение, зависит от количества скота. Обычно при составлении обы руководствуются тем, чтобы общее количество скота у членов обы не превышало тысячи голов. Глава обы нанимает пастухов, а с присоединяющихся к его обе лиц за пастьбу и охрану скота взимает плату. (Прим. ред.). — задал вопрос Бушуев.

— Я пасу его стада, — ответил курд. — Но увидеть шейха Юсуфа сегодня тебе не удастся. Его нет сейчас.

— Где же он?.. — с беспокойством спросил Бушуев.

— Он уехал в горы и завтра вернется… А ты откуда знаешь шейха Юсуфа? — поинтересовался пастух.

— Большую гору видят и знают даже те, кого сама она не замечает!

В ложбине у ручья Бушуев увидел притаившиеся черные палатки курдов.

При приближении незнакомого человека смолк веселый смех и звонкий говор.

Несколько женщин в немом изумлении застыли у палаток и внимательно осматривали нового и необычного для этих мест пришельца. Полуголые детишки цеплялись за грязные одежды матерей и любопытно впивались глазами в Бушуева.

— День твой с добром!.. — приветствовал Бушуев старшую из женщин.

— Ты с добром пришел!.. — ответила она на приветствие.

Курд-пастух ввел Бушуева в первую палатку, разостлал около трех закопченных камней очага войлок и усадил гостя.

Быстро были принесены овечий сыр, кислое молоко и хлеб.

Бушуеву не хотелось есть, но правила приличия пасту- шествующего народа требовали иного. Бушуев с притворным аппетитом и жадностью ел и все хвалил, доставляя удовольствие курду.

А когда принесенная пища была наполовину съедена, Бушуев отодвинул остатки и проговорил устало:

— Я много прошел по горам и мало спал прошлую ночь…

Курду-пастуху хотелось поговорить, но усталый вид Бушуева и необходимость дать гостю отдохнуть заставили его отказаться от своего желания. Курд разостлал еще несколько войлоков, устроил удобное ложе и тихо вышел.

Бушуев вытянулся на войлоках. Захрустели расправляющиеся кости, и тело застыло в неподвижности. Зашумела кровь в ушах и стихла.

Смолкло сердце, не слышно беспокойного шума крови, но мысли не затихли. Неустанная мысль работала попреж- нему. Какой чорт швырнул его в это место и зачем?.. Какие причины двигали им, заставили покинуть культурные центры и променять их на эту первобытную глушь и дикое запустение?

На эти вопросы Бушуев не сумел бы дать себе ответа. Прошлое казалось ему только странным сном, и все, что было связано с прошлым, также представлялось чем-то невероятным и непонятным. Если бы взять его вот такого, каков он сейчас, и перенести туда, где людям служат пар и электричество, где люди живут в каменных домах с застекленными окнами, с большими дверями, сидят на стульях, спят на кроватях, а при еде пользуются тарелками, ножами и вилками, то он, перенесенный в такую обстановку, почувствовал бы себя скверно. Так же скверно, как почувствовал бы он себя раньше в том случае, если бы его, голого, неожиданно вытолкнули в толпу разодетой публики.

Раньше он был Григорием Петровичем Бушуевым, а теперь он называл себя только Кригором и не представлял себе, что его можно называть как-нибудь иначе. Раньше он был человеком с определенной профессией, а теперь он — человек безо всякой профессии, так как в той среде, в которой он вращался, еще не возникли и не сформировались профессии. И кажется он себе человеком только в хорошие часы своей жизни, так как сплошь и рядом у него бывают моменты, когда он сомневается даже в том — человек ли он на самом деле?.. Может быть, нет и не было ни Григория Петровича Бушуева, ни хорошо провяленного на закавказском солнце Кригора, непричастного ни к какой профессии, а есть только бред и мираж?..

Когда у Бушуева начинался приступ малярии, его мысль всегда возвращалась к минувшему. Это явление он даже считал каким-то малярийным предвестником, и в обычное время приемом хины стремился парализовать развитие болезни.

Но сейчас Бушуев не мог сделать этого: запас хинина давно был израсходован, и он покорно прислушивался к творившейся в его организме разрушительной работе. Как будто размякли кости, стали жидкостью мышцы. Что-то теплое и густое переливалось по всему телу. Все сильнее и чаще стучит сердце, и словно торопится догнать что-то, ушедшее давно и далеко. Шумит кровь в голове и туманит сознание. Из тумана рождаются смутные пятна. Пятна оформляются, разлагаются на свет и тень. Пятна превращаются в образы…

А около палаток шла жизнь, простая, понятная, первобытная.

Вернулось с пастбища огромное стадо овец и принесло с собой пыль и густой запах потной, немытой шерсти.

В тревожно подвижное стадо веселыми звонкоголосыми хищниками врезались дети. Они отделили самок и гнали их к месту удоя.

Доили овец с левой стороны палаток. Таков был веками установленный обычай. Здесь лежит камень, на котором, как на жертвеннике, сидит человек. Он хватает трепещущую овцу за шею и держит ее, а две женщины, расположившиеся перед камнем, быстро и ловко освобождают овечье вымя от накопленного за день молока.

Гаснет день. Кончена хлопотливая и незамысловатая работа.

Пред дверью палатки привязаны на ночь лошади. За ними поставлен рогатый скот.

Между трех камней очагов вспыхнули огни. Они тлели весь день, прикрытые пеплом, а теперь вырвались наружу и жадно накинулись на подложенное топливо.

На смену дню, ясному и светлому, пришла таинственная для первобытного ума ночь. Ночь погасила солнце и разбросала по небу тысячи огненных искр. Ночь закрыла все темнотой и сделала беспомощными глаза.

У огня собрались притихшие люди. Кто-то достал бамбуковую флейту. Жалобная мелодия серебряными ручейками потекла в ночную темноту.

Ближе к спасительному огню подвинулись люди. Тревожные мысли овладевают ими.