Айя Субботина - Молчи обо мне

Сейчас я прекрасно понимаю, что именно в день нашей первой встречи она накрепко вошла в мою жизнь. Сначала как хороший сотрудник, потом как мой личный проект по созданию Взрослой женщины, и позже — как одержимость, потребность, глоток чувств, от которых я бежал так быстро, что в конечном итоге нагнал на собственной же дистанции.

А еще прямо сейчас, глядя на худенькую семнадцатилетнюю девчонку с длинными белыми волосами, я понимаю, что какой-то злой рок в моей жизни все-тики существует, потому что она действительно слишком сильно похожа на мою мать. И на придурка-отчима тоже. У моей сестры его прозрачно-голубые глаза и овал лица, и даже чертовы уши. Я словно вынужден смотреть на дорого мне человека через грязное треснутое стекло.

Я не хотел впускать в свою жизнь непонятные эмоции без контроля, но в итоге именно это со мной и случилось: меня укрывает разочарование, сожаление, злость на самого себя. Пока я пытался превратить жизнь в вылизанную журнальную обложку, моя сестра перебивалась на всякой дешевом фастфуде, ночевала где придется и в конечном итоге чуть не угодила в лапы извращенца, которому ее действительно продал родной отец.

В конверте лежит результат теста ДНК, но мне не хочется его вскрывать. Видимо за эти пару дней, пока Анна находилась под моим присмотром и рассказывала о своей жизни, я слишком много всего придумал для ее счастья. Врос в роль старшего брата, словно ноготь в большой палец, и тупо боялся, что все это окажется выдумкой, попыткой двух аферистов неплохо устроиться на моем чувстве долга.

— Мне ничего не нужно, — вдруг говорит Анна, видимо заметив, что я в который раз протягиваю руку к конверту и сам себя одергиваю. — Только снять комнату, где я смогу жить. У меня есть работа, я учусь и собираюсь поступать…

Я останавливаю ее строгим взглядом.

Девчонка запинается, опускает голову и как-то прилежно, словно выдрессированная собачка, укладывает ладони на сбитые колени. Ей семнадцать, а выглядит едва ли на пятнадцать — слишком худая, угловатая, еще и с густыми веснушками по всем щекам, хоть у нее молочно-белая кожа и белые волосы без намека на золото. У матери были такие же веснушки, но она всегда их стеснялась и с возрастом тратила огромные суммы на салонные процедуры, чтобы только от них избавиться.

— Не говори ерунду, Анна.

Второй раз в жизни я позволяю чувствам взять надо мной верх, и мне пиздец, как страшно оступиться.

Даже если эта девчонка не моя сестра…

Я все-таки беру конверт, но звонок телефона прерывает еще одну попытку разрубить гордиев узел. На экране имя Жени. Она знает, что я занят, поэтому мы не сговариваясь решили, что я сам буду звонить, когда выдастся минута. Но может быть она просто хочет услышать мой голос: я отсутствую дома уже пять дней, и сам мечтаю поскорее вернуться.

— Все хорошо? — на всякий случай спрашиваю я. Даже не знаю, почему начинаю разговор не со стандартного «привет».

— Я как раз хотела об этом поговорить… — неуверенно отвечает Женя.

Значит, ничего не хорошо. Жизнь любит приносить «сюрпризы» пачками, грубо сваливая их на жизненном пути несгребаемой мусорной кучей.

— Хельг в больнице.

Я на секунду крепко зажмуриваю глаза, а потом прикрываю за собой дверь. Не хочу, чтобы подробности моей личной жизни достигли посторонних ушей.

Женя сбивчиво рассказывает, что у сына было пищевое отравление, и их забрала «скорая». Что сейчас уже все хорошо и волноваться не о чем, что врачи уже нашли что-то в детском печенье и «отец Хельга устроит разнос».

Отец Хельга.

С одной стороны, я рад, что у мальчика будет родной отец — и они вроде как нашли общий язык. С другой — меня душит злость. Прошло почти двое суток с тех пор, как все случилось, и только сейчас Женя говорит мне об этом. Почти двое суток я не знал, что творится в ее жизни, а в это время там рулил «отец Хельга». Как будто ему она доверят больше, чем мне.

Это не обида недооцененного мужика.

Это тупая злость, желание посмотреть на себя в зеркало и спросить отражение: «Я что, рожей не вышел?»

И мне даже не в чем ее обвинить, ведь именно я был инициатором постройки семейных мостов. Именно я подселил в ее голову мысль, что ребенку нужен отец и это никак не отразиться на моей любви к Хельгу, на том, что я, как и раньше, буду считать его и своим сыном тоже.

— Лука? — настораживается Женя, потому что я долго не реагирую на ее слова.

— Ты могла сказать мне. — Спокойно, просто с осознанием собственной ненужности.

— У тебя сейчас столько дел, и без нас хватает поводов не спать по ночам, — неуверенно извиняется она.

Проблема в том, что я не знаю — позвонила бы она мне, если бы я был рядом, если бы мою жизнь не штормило внезапным эхом из прошлого. Как и не знаю, что значу для нее. Плечо, за которым безопасно и спокойно? Мужчина, с которым она на одной волне? Та самая транзитная остановка?

— С Хельгом все в порядке? — Я не собираюсь выяснять отношения по телефону, поэтому выбираю самую нейтральную тему.

— Да, через пару дней нас выпишут.

— Не загоняй себя, хорошо? Работа никуда не денется. У тебя даже секретарь натаскана запросто управлять средним бизнесом без финансовых потерь.

— Когда ты вернешься? — Женя намеренно игнорирует мою попытку разбавить напряженный тон разговора не очень удачной шуткой.

— Через пару дней: нужно разобраться с местными порядками. — Я поздно замечаю, что скомкал конверт до формы почти идеального шара.

— Заберешь ее… домой?

Сейчас я вообще не готов обсуждать эту тему.

Но больнее всего молчать из-за собственной слепоты: я не уверен, что нужен этой женщине со всеми своими тараканами и отголосками прошлого. В конце концов, в списке ее экстренных номеров мой оказался где-то явно не на первом месте.

— Лука, я хотела сказать… Очень много всего случилось. Нам нужно поговорить.

Кажется, я уже слышал этот тон от себя самого, когда прощался с Элли.

— У меня сейчас еще есть важные дела, — говорю я, нарочно отфутболивая разговор подальше от темы отношений. — Билеты на завтрашний вечерний рейс. Я позвоню, когда приземлюсь.

Женя несколько мгновений просто отмалчивается, а потом говорит, что будет ждать звонка и кладет трубку. Она — умная женщина и умеет читать между строк.

В конверте, который я не очень аккуратно разглаживаю, лежит один белый лист, вложенный надвое.

Какие-то цифры, какие-то подписи и умные слова. Но самое главное вынесено отдельным абзацем: «…вероятность того, что тестируемые являются сводными братом и сестрой, то есть имеют одного общего родителя составляет 99 %…»

Анна смотрит на меня затравленным взглядом. С мятым конвертом в руке и на волне неприятного разговора я выгляжу не как счастливый брат, только что вернувший сестру.