Замлелова Светлана - Посадские сказки

Большую торговлю вели Хохтевы. На Монастырской площади торговали овсом, зерновым хлебом и лесом. В лавках, точно каменные бабы, громоздились свёртыши льна, шёлка и бумажной материи, а от разноцветья пуговиц, ниток и тесьмы рябило в глазах. В трактирах гудели самовары, калачи пахли зазывно. Товар Досифей Тимофеевич выбирал лично, с чем и ездил по ярмаркам.

Случилось раз Хохтеву уехать в Персию. За какой надобностью отправился купец к басурманам теперь уже не установить. Должно быть, ездил за тканями, потому что персидские огурцы на шёлке изрядно пестрели в его лавке. Предание донесло лишь доподлинную весть о том, что, уезжая, обратился Досифей Тимофеевич к ненаглядной своей супруге:

– Ты, Христинушка-мамушка, коли будет у тебя в чём нужда, пошли к Моисееву Фролу – купцу, что торгует в Гостиных рядах. Он должник наш, вот пускай через то долг отдаёт. А ежели кто… – не приведи Господь! – и здесь купец широко перекрестился, обернувшись к образу Спаса Всевидящее Око. – Ежели кто обидит тебя – ступай к ратману Алфею Хвастунову. Он защитит.

А дальше прибавил слова, что обычно говорил, отправляясь из дому и оставляя супругу одну:

– Живи без меня весело, но честь мою береги и ложа моего не скверни.

Сказал и купцу Моисееву:

– Ежели пришлёт к тебе без меня жена моя за долгом, отдай, как бы мне отдал.

С тем и уехал. Осталась одна Христина. А чтобы не лить по мужу слёз, погибельных для красоты, чтобы не подпускать тоску, кусающую за самое сердце, стала собирать у себя Христина подруг – девушек и молодиц. Стала устраивать во флигелях обеды, созывая бедных игрушечниц из Кокуевой слободы.

Ах, эти обеды!.. Долго судачили о них игрушечницы и торговки. А сусальщик Тимофей Елов, случившийся по делам в Москве, слышал у моста на Трубной площади, как какая-то странница рассказывала толпе обступивших её баб и девушек с корзинками цветов:

– … И стала она звать к себе подруг, которые по купечеству. А подруги-то все, милые девушки, как сговорились! Которая говорит – на ярманку поеду; которая – недосуг, мол, мне. Тогда созвала она верных служанок и велит им: «Ступайте, говорит, мои верные служанки на все четыре стороны, а как придёте на распутья, зовите ко мне всех, кого повстречаете». Побежали верные служанки на распутья и созвали всех странных людей. Собрались странные люди к той купчихе, вышла она на порог, поклонилась им в пояс и говорит: «Приидите, говорит, странные, приидите, убогие». Сейчас принесли верные служанки воды и ширинку, и стала она сирым да убогим омывать ноги и ширинкой отирать…

Тут одна из девушек с длинной русой косой громко всхлипнула. А кто-то из баб заметил:

– Скажи-ка!..

– И вот, милые девушки, – продолжала странница, – повела она их на трапезу. Идёт вперёд, а они все за нею следом. А она, даром, что купчиха, платье носит простое, залатанное, под платьем – власяницу. И никаких тебе украшений – только добродетелями украшается! И собой-то красавица: во лбу светел месяц, в затылке часты звёзды. И пришли они, милые девушки, на трапезу. А там – столы ломятся, ножки трещат. Осетры лежат, хвостами бьют, их с хвостов режут, а они головы воротят – глядят…

– Да как же?.. – удивлённо пискнул кто-то из толпы, оживившись при упоминании о чудесных осетрах.

– Да то ведь не простые осетры, милые девушки, – пояснила странница, – тех осетров для троицких монахов возят. Вот и выходит, что все осетры обныкновенные, а троицкие – сокровенные…

Тут, правда, Тимофей Елов сплюнул и, прибавив что-то вроде: «Завралась ты совсем, убогая», отошёл прочь от сказительницы.

Конечно, странницам верить нельзя. Странницы всегда врут. Но, однако, возвращаясь как-то с базара, зашла Христина в Гостиный двор и, поклонившись, спросила у купца Моисеева наличных денег:

– Мне бы, Фрол Савельич, сто рублей с Вас получить…

Купец Моисеев глядел орлом, носил аккуратную бородку и закрученные кверху усы. Большие пальцы держал он обыкновенно в жилетных карманах, а говорил с посетителями из посадских обывателей и забредавших изредка в лавку богомольцев, щегольски растягивая слова. Впечатление на низкие сословия производил он самое внушительное. Когда в лавку к нему вошла Христина, с которой прежде купцу не доводилось говорить самолично, он было собрался принять независимый вид и с вежливостью и достоинством, на какие только был способен, поинтересоваться: «Чем могу услужить!» Но пальцы его сами собой вывалились из жилетных карманов, и в ту же секунду показалось ему, будто в лавке сделалось светлее, ситцы вдруг стали ярче, а пуговицы звонче. И вот смотрит он на жену своего благодетеля, а видит лишь, как между красных влажных губ, сложившихся в улыбку, блестят белые зубы; а в голове одна-единственная мыслишка ворочается: «А ведь Христина-то Дмитриевна… одна дома… покудова».

– Что же вы, Фрол Савельич, молчите? – улыбалась Христина. – Мне Досифей Тимофеевич к вам наказывал за деньгами послать.

– Да-с… да-с, – забормотал Фрол Савельич, – самолично, Христина Дмитриевна, самолично к вам заеду и завезу… Вот в третьем часу сегодня и завезу… Не извольте беспокоиться…

Лишь только со скрежетом, стонами и кряхтением отбили в столовой напольные часы три удара, как зазвонил колокольчик у дверей дома Хохтевых. Меланья, кухарка, впустила купца Моисеева. Вышла встретить гостя Христина, улыбаясь по всегдашнему своему обыкновению.

– Я велю сейчас чаю подать, – сказала она, провожая гостя в столовую, – и закусок.

– Не надо… чаю, – глухо отозвался купец.

В столовой часы стучали со тщанием. С улицы доносилась брань не сумевших разъехаться извозчиков.

– Как же Вы мою просьбу?.. – указала Христина на кресло.

– Христина Дмитриевна, – горячо вдруг зашептал Моисеев, хватая Христину за руку. – Христина Дмитриевна, не только сто рублей, но и… сто пятьдесят!

И вместо того, чтобы опуститься в кресло, купец повалился на колени.

– Христина Дмитриевна… не гоните… люблю… люблю вас… – захлёбывался Фрол Савельевич, целуя и удерживая руку, которую Христина силилась у него вырвать. – Не гоните… будьте моей… Скажете, я с ума… пусть так… Но будьте моей! На день… на час…

Испугавшаяся и растерявшаяся в первую секунду Христина, опомнилась и уж хотела кричать, чтобы сбежавшиеся слуги вытолкали за ворота купца Моисеева. Но глядя на Фрола Савельича, которого странная сила бросила на пол, скрутив и обезобразив, Христина развеселилась. Ей вдруг захотелось проучить купца. И будучи нрава лёгкого и беспечного, во всём всегда отыскивая весёлое, и всё обращая в смех, она тут же придумала, как лучше это сделать.