Карина Тихонова - Не родись красивой, или Точка опоры

Вот так, скрываясь от родителей, пригибаясь к земле, чтобы не задела шальная пуля, мы образовали наше тайное надежное братство.

Моя мудрая бабушка, Анна Львовна, разделив свои деньги между мной и своим сыном, оставила для меня письмо, в котором советовала поделиться с Инкой.

В этом же письме она с бесконечной деликатностью сообщила мне о том, что я давно знала.

О том, что у меня есть сестра.

Но я считала, что у меня не одна, а целых две сестры и один брат. Этот факт только радовал мою душу.

Поэтому свою долю наследства я разделила на четыре части. Все получили равные куски пирога.

Кроме Димки.

Все, что мы могли для него сделать сейчас, – это по-человечески похоронить.

И мы это сделаем. Даже если придется перерыть этот проклятый лес собственными руками.

Я вздохнула и сжала руки в кулаки.

Поэтому я и приехала сюда. Не только из-за дружбы. Меня привело гораздо большее: родство по крови.

– Поменяй фамилию, – сказала мне Инка примерно два года назад. – Будешь Авдеева, как и я. Это твоя настоящая фамилия, ее и носи.

Но я подумала и отказалась.

Отказалась из-за чувства бесконечной признательности к моей бабушке, у которой хватило любви на чужого ребенка, не приходившегося ей внуком.

На меня.

Ее фамилию я и буду носить до тех пор, пока не умру. Особенно сейчас, когда любой фашиствующий ублюдок может посчитать смену моей фамилии своим личным достижением.

Я встала, подошла к выключателю и погасила боковые светильники.

Угли догорали в камине, пространство перед ним освещалось тревожным багровым светом.

Когда-то один умный человек по имени Архимед сказал следующее:

– Дайте мне точку опоры, и я переверну мир.

Мы с Инкой даже выучили смешное пародийное стихотворение на эту тему. Оно нам очень нравилось, хотя имя автора я со временем забыла.

Но сейчас я думаю вот о чем: какую точку опоры имел в виду Архимед?

Механическую или моральную?

В детстве мы с Инкой считали, что он имеет в виду обыкновенный рычаг, точка опоры которого находится где-то в пространстве. Мы даже проводили научные опыты, используя в качестве земного шара футбольный мяч, а в качестве рычага – хоккейную клюшку. Повернуть мир в такой игровой пропорции оказалось необыкновенно легко. В конце концов, Архимед был гениальным изобретателем!

Но сейчас я думаю, что мы с Архимедом ошибались.

Я думаю, что моральная опора гораздо лучше подойдет для этой амбициозной цели.

У меня таких точек опоры было целых три. До тех пор, пока подонок по имени Стефан не уничтожил одну из них. Жизненно важную для меня.

Да и не только для меня.

Странно, но никто из нас до сих пор не созрел для серьезных отношений с другим человеком.

У Димки не было близкой девушки, так же, как у меня с Инкой не было близкого мужчины.

Интересно: это случайность или закономерность?

Может, мы просто боимся обнаружить в себе черты нашего папочки? Человека-праздника, вечно собирающего пыльцу с поверхности цветочка?

Боимся, потому что знаем, сколько боли можем принести другим людям?

Боимся, что никогда не сможем стать для другого человека точкой опоры?

Я растерла виски и негромко приказала себе:

– Хватит.

Поднялась с дивана, подошла к стеклянной стене комнаты и прислонилась лбом к ее холодной поверхности.

На улице уже горели фонари, и в их неярком свете я увидела Сашу.

Он стоял перед воротами своего дома и, задрав голову, смотрел прямо на меня.

Но меня, конечно, не видел. Свет в комнате был погашен, угли источали лишь остатки тепла.

Я подняла ладонь, закрыла ею маленькую фигурку, видневшуюся в неярком уличном свете.

– Ты у меня в руках, – сказала я тихо.

Не знаю, что с ним произошло в той далекой и печальной стране, вечно раздираемой междоусобными войнами. И, наверное, не узнаю никогда. Он не расскажет мне об этом. А я никогда не расскажу ему о событиях того раннего воскресного утра.

Возможно, нас это разведет в разные стороны.

Возможно, нас это сблизит.

Ведь люди, которые понимают друг друга без слов, называются близкими?

– Ты мне очень нравишься, – разоткровенничалась я.

Он не шевельнулся. Стоял неподвижно и, по-прежнему не отрываясь, смотрел на меня. Белоснежный Тобол закрутился возле ног хозяина, ткнулся мордой в его колено, но Саша этого не заметил.

Он смотрел на меня. И даже издалека я видела, что взгляд у него испуганный.

– Ничего, – утешила я. – Сначала страшно, потом пройдет.

Погрозила пальцем Тоболу и добавила:

– А тебе придется занять место в прихожей. Не люблю, когда в доме летает собачья шерсть.

Тобол уселся на землю и высунул язык. Морда у него стала такой несчастной, словно он собирался заплакать.

– Ничего, переживешь! – пообещала я.

Саша очнулся, опустил голову, повернулся ко мне спиной. Открыл калитку, и Тобол быстро юркнул в нее.

Саша еще раз оглянулся и шагнул следом за псом. Улица опустела.

А я вернулась на диван и улеглась на мягкие подушки. Лежать в темноте было не страшно, даже уютно. В легкой бездумной голове ликовала и пела райская птица:

– Все будет хорошо…

Я, улыбаясь, слушала ее пение.

Конечно. Все будет хорошо, а это значит, что все будет так, как я задумала.

– Я все равно до тебя доберусь, – сказала я Саше.

Обязательно доберусь.

Потому что в этой жизни у слабой женщины должна быть какая-то точка опоры.