Г. Бюргер - Приключения Барона фон Мюнхгаузена

В другой раз в одном из дремучих лесов России я поднял великолепную черно-бурую лисицу. Очень уж жалко было продырявить пулей или дробью ее драгоценную шкуру! Я мгновенно вытащил из дула пулю, зарядил ружье здоровенным гвоздем, выпалил и попал так удачно, что крепко пригвоздил лисий хвост к стволу. Тогда, спокойно подойдя к своей добыче, я вынул охотничий нож, крест-накрест рассек лисице морду, а затем, пустив в ход плетку, старательно выколотил ее из собственной шкуры, да так ловко, что любо было поглядеть на такое чудо.

Случай и удача подчас помогают исправить совершенную ошибку. Лучшим примером здесь может служить то, что я пережил несколькими днями позже, когда в самой гуще леса увидел бежавших вплотную друг за другом дикого поросенка и веприцу. Я выстрелил, но промахнулся. Поросенок продолжал свой путь, но веприца, не шевелясь, замерла на месте, словно пригвожденная к земле. Когда мне удалось присмотреться внимательнее, я убедился, что веприца слепа и держит в зубах хвостик своего поросенка, который, выполняя сыновний долг, служил ей поводырем. Моя пуля, пролетев между ними, порвала поводок, кончик которого старая веприца все еще сжимала в зубах. И теперь, когда поводырь уже не вел ее дальше, она остановилась. Я ухватился за оставшийся кончик поросячьего хвостика и без всякого труда отвел старое, беспомощное животное к себе домой.

Как ни страшны порой эти веприцы, но кабаны гораздо страшнее и опаснее. Мне случилось однажды в лесу встретиться с кабаном, когда я не был готов ни к нападению, ни к самозащите. Едва я успел укрыться за деревом, как разъяренный зверь кинулся ко мне и попытался нанести мне мощный удар сбоку. Но клыки его так глубоко вонзились в ствол дерева, что он оказался не в состоянии сразу выдернуть их и повторить свою попытку.

«Ха, ха! — подумал я. — Теперь-то я расправлюсь с тобой!» Не теряя времени, я схватил камень и так крепко вколотил клыки в дерево, что кабану уже никак нельзя было выдернуть их. Пришлось ему дожидаться, пока я добыл в соседней деревне телегу и веревки, чтобы живым и в полной сохранности доставить его к себе домой, что мне великолепно и удалось.

Вам, господа, без сомнения, приходилось слышать о святом Губерте, покровителе охотников и стрелков, а также и о красавце олене, который встретился ему однажды в лесу. У этого оленя между рогами возвышался святой крест. Я сам ежегодно в доброй компании совершал жертвоприношения этому святому Губерту. Что же касается оленя, то мне по меньшей мере тысячу раз приходилось видеть его изображение как в церквах, так и вышитым на гербах рыцарей. Так что, поверьте совести честного охотника, я не могу с уверенностью сказать, встречались ли только в старину такие крестовые олени или встречаются даже сейчас. Но разрешите лучше рассказать, что мне довелось увидеть собственными глазами. Однажды, когда я уже потратил все свои заряды, передо мной неожиданно появился самый прекрасный олень, какого мне когда-либо приходилось видеть. Он смело глядел мне прямо в глаза, словно отлично знал, что патронташ мой пуст. Мгновенно зарядив ружье порохом и насыпав сверху целую горсть вишневых косточек, которые я быстро очистил от мякоти, я выпустил

оленю весь заряд прямо в лоб между ветвистыми рогами. Хотя выстрел и оглушил его, и он зашатался, все же олень умчался прочь. Год или два спустя мне снова пришлось охотиться в том же лесу. И — подумать только! — внезапно предо мной появился стройный олень с прекрасно разросшимся между рогами вишневым деревом, высотой больше десяти футов. Мне сразу же вспомнилось мое приключение.

Я рассматривал этого оленя как свою давнишнюю благоприобретенную собственность и одним выстрелом уложил его. Это доставило мне одновременно и жаркое, и отличный вишневый соус. Дело в том, что дерево было густо увешано плодами, да такими вкусными, каких мне не приходилось пробовать за всю жизнь. Можно ли теперь поручиться, что какой-нибудь святой, страстный любитель охоты, священник или епископ, не воздвигнул подобным же образом с помощью выстрела крест между рогами оленя святого Губерта? Ведь эти господа издавна славились своим умением наставлять кресты, да и рога тоже и, пожалуй, сохранили за собой эту славу до наших дней. В момент крайности, когда нужда за ворот схватит, что нередко бывает с бравым охотником, он готов пуститься на все, ухватиться за что угодно, лишь бы не прозевать благоприятного случая. Мне самому не раз приходилось переживать подобный соблазн. Что вы, к примеру, скажете о таком казусе? — Однажды в Польше иссяк мой запас пороха и одновременно померк и дневной свет. По пути домой на меня напал чудовищный медведь с разинутой пастью, готовый меня проглотить. Напрасно я в поисках пуль и пороха поспешно обшаривал свои карманы. Я не нашел ничего, кроме двух ружейных кремней, которые обычно берешь с собой на всякий случай. Один из этих кремней я швырнул изо всей силы в пасть зверя, в самую глубину его глотки. Медведю моему это пришлось не совсем по вкусу, и он сделал крутой поворот — налево кругом! — так что я вторым камешком мог запустить ему прямехонько в задние ворота. Все это получилось великолепно. Камешек не только попал куда следует, но даже пролетел так далеко, что столкнулся с первым и выбил из него искру, отчего медведь взорвался с оглушительным треском. Если верить слухам, то, когда подобные камешки, ловко направленные сзади крепко сталкивались с камешками, брошенными спереди

они заставляли взлететь в воздух не одного сварливого ученого и философа. Хотя я остался и на этот раз цел и невредим, мне все же не хотелось бы еще раз повторить этот опыт, другими словами — завязать знакомство с медведем, не имея при себе других средств самозащиты.

Но, верно, такова уж была моя судьба, что самые дикие и опасные звери нападали на меня именно тогда, когда я был не в состоянии защищаться. Словно какой-то инстинкт предупреждал их о моей беспомощности. Вот, например, однажды едва я успел отвинтить кремень от своего ружья, чтобы подточить его, как внезапно ко мне со страшным рычанием бросился разъяренный медведь. Единственное, что мне оставалось, это укрыться на дереве, чтобы там подготовиться к обороне. Но, к несчастью, взбираясь на дерево, я уронил нож, которым только что орудовал, и у меня не было в руках ничего,

чем бы я мог закрепить винт, который к тому же туго завинчивался. Медведь стоял у подножия дерева, и я каждую минуту мог ожидать, что он пожалует ко мне. Выбивать ударом искры из глаз, как я однажды делал, мне очень не хотелось, потому что, не говоря уже о других мешавших мне обстоятельствах, подобный опыт вызвал сильную боль в глазах, которая и сейчас еще давала себя чувствовать. С тоской глядел я на свой нож, вертикально торчавший в снегу под деревом. Но самые тоскливые взгляды не могли ничем помочь делу. Наконец у меня мелькнула мысль, столь же необыкновенная, сколь и удачная. Я направил струю жидкости, которая в минуты страха у человека всегда имеется в изобилии, прямо на черенок моего ножа. Царивший в то время жестокий холод мгновенно заморозил струю, так что через несколько мгновений от черенка протянулась ледяная сосулька такой длины, что она достала до нижних ветвей дерева. Ухватив удлинившийся черенок, я без труда, но с большой осторожностью подтянул нож к себе наверх. Только я успел с помощью ножа привинтить кремень, как господин Медведь начал взбираться на дерево. «Вот уж, в самом деле, нужно быть сообразительным, как медведь, чтобы с такой точностью рассчитать время!» — подумал я и встретил мохнатого гостя таким гостинцем, что он навеки разучился лазать по деревьям.