Линн Понтон - Сексуальная жизнь подростков. Открытие тайного мира взрослеющих мальчиков и девочек

— Парень, который выглядит суперсексуальным (весь из себя), он такой горяченький, если он прицепляется к каждой, то может быть игрун, но скорее всего самец.

Другая сказала:

— Самец, да, конечно, самец, — и остальные за столом согласились.

— Это кажется несправедливым, но он самец, а она телка, — сказала девочка, которая не могла забыть, на что это похоже, когда называют телкой.

— Кто говорил, что это справедливо? — спросила другая.

Я ушла от стола, унося нечто большее, чем стакана сока, а в ушах еще звучали последние слова: «Кто говорил, что это справедливо?»

Сначала родительское собрание, затем час с Мелиссой и последующий разговор с подружками дочери о телках и самцах. Если это так, то где же самцы? Они не сиживали здесь, в моем кабинете. Хотя телки были. Девочки, развитие которых соответствует сексуальному стереотипу, часто завершают его в кабинете психотерапевта, и моя практика не является исключением. Я уже писала ранее о десятилетней Мери, которую вся начальная школа (включая четырех старших братьев) называла «грудастой» и «коровой». Ее привели ко мне потому, что она писала школьные сочинения о смерти. Я работала с ее родителями, учителями и даже с братьями, чтобы они постарались и остановили эту травлю. Но и я, и Мери знали, что для ее исцеления нужно гораздо больше. Обидные слова, подобные «грудастой», «телке» и «корове», надолго остаются в вашей памяти. «Это не забывается», — сказала Мери.

Но и мальчики не свободны от смятения, вызванного их проявляющейся сексуальностью.

Яков пришел ко мне по настоянию озабоченных родителей, после того как их дом был разрушен землетрясением в Лома Приета. Были разбиты его компьютер и большинство детских игрушек, а с ними и часть его жизни. В день своего первого визита ко мне четырнадцатилетний Яков принес в рюкзаке уцелевшие игрушки: Беньи, Кэта и Джо. Когда я впервые увидела этого подростка в моей приемной, меня ввели в заблуждение его рост 190 см, пробивающаяся борода и телосложение двадцатипятилетнего мужчины. Где этот рыдающий ребенок, которого мать описывала мне по телефону? Ребенка я обнаружила через две секунды, когда он вывалил на мой ковер затрепанного фиолетового игрушечного медвежонка Беньи, одноухого тигренка Кэта и одноногого солдата Джо. И Яков принялся плакать горше, чем почти любой из побывавших в моем кабинете детей.

— Только они и выжили, больше никого не осталось.

— Ты тоже здесь, Яков.

— Спасательная команда сказала, что все мои игрушки пропали, а я даже не был там. Я должен был быть с ними.

Затем он поднял медвежонка и прижал его к груди.

— У Беньи было пять братьев и сестер, и все погибли.

— Яков, а что бы ты сделал, если бы ты был там?

— Спас бы их, но я догадываюсь, что это глупо. Мой папа сказал, что я бы погиб вместе с ними. Он сказал, что мое счастье, что нас не было дома во время землетрясения.

— Он прав, но это не удерживает тебя от желания быть там.

— Нет. Я хотел бы быть там.

Затратив полчаса времени и четыре салфетки, этот мускулистый четырнадцатилетний джентльмен водворил Беньи, Кэта и Джо в свой рюкзак (их передвижной дом, как он его назвал), вытер слезы и выскочил из моего кабинета.

Яков приходил ко мне еще несколько раз, и мы беседовали о том, что он и его семья потеряли в результате землетрясения. В продолжение этих недель я слышала комментарии девочек о Якове, которые видели его в приемной до или после их сеансов. Девятнадцатилетняя студентка колледжа упоминала о нем как о «юном Давиде», а две девочки собрались прийти на свои сеансы пораньше в надежде, что добьются его внимания. Одна из них дала ему кличку Жеребчик и оставила для него в моей приемной записку, которую я конфисковала.

Казалось, что Яков не замечает такого внимания к нему. Он неизменно продолжал работать во время сеансов, рассказывая теперь о мемориале, который он строит в память о своих потерянных игрушках. Однажды он принес написанные им стихи под названием «Отнятые». Яков читал их мне, но внезапно сменил тему разговора.

— Доктор Понтон, у нас в школе учительницу замещает Сильвия, она, ну, она приглашает меня.

Я не сумела скрыть удивление, встретив доверчивый взгляд карих глаз Якова, следящих за моим лицом:

— В самом деле?

— Да, она сказала, что я великолепен, и спросила, не хочу ли я пойти в кафе в пятницу вечером.

— Что ты сказал?

— Я ничего не сказал. Мне кажется, она думает, что я собираюсь пойти с ней.

После этих слов он начал вдалбливать свои туристические ботинки в мой ковер.

Внезапно мои мысли поскакали наперегонки. Как нам разговаривать об этом? Якову четырнадцать лет, но выглядит он на двадцать пять. Может быть, учительница не знала, что он еще маленький, а возможно, и знала.

— Что ты думаешь об этом, Яков?

— Смущаюсь, — и он уставился в пол. Затем, глядя на свой рюкзак, он ухмыльнулся: — Она не пригласила бы меня, если бы знала, что я ношу солдата Джо в своем рюкзаке.

— Похоже, тебя беспокоит, что она ожидает чего-то иного, чем могла бы получить.

— Меня беспокоит, что она вообще ожидает чего-то.

— Ты думаешь, что она знает, сколько тебе лет?

Он покраснел и снова стал смотреть вниз.

— Вероятно, нет. Если это то, о чем вы спрашиваете, то я не сказал ей. В школе очень много студентов на педагогической практике. Может быть, она думает, что я один из них. Боже, если она узнает, что я восьмиклассник...

— А если узнает?

— Это было бы ужасно.

— Но ты и в самом деле восьмиклассник.

— Да, но что, если она уже знает?

Он тяжело сглотнул и прямо посмотрел мне в глаза.

— Доктор Понтон, это происходит со мной не впервые. Около года назад, когда я помогал в летнем лагере, одна женщина начала посылать мне письма, где описывала сексуальные штучки, которые я мог бы сделать ей, наподобие сексуальной чепухи. Она была мачехой одного из малышей.

— Что ты делал с ними?

— Я их выбрасывал.

— Ты рассказывал об этом маме или папе?

— Нет. Вы думаете, что я должен был рассказать им? Должен ли я рассказать им об учительнице?

— А как ты думаешь?

— Я не хочу. Считается, что парни умеют обращаться с такими вещами.

— Чувствуешь ли ты, что ты можешь?

— Мне четырнадцать.

— Верно. Тебе четырнадцать. Так что правильнее будет попросить помощи.

Мы решили, что Яков должен написать письмо этой учительнице, дав ясно понять о своем возрасте. Мы согласились, что на следующий день он поговорит с адвокатом своей школы и получит от него совет. Яков покинул мой кабинет, поблагодарив меня и выразив облегчение, что он смог разобраться, как поступить в такой ситуации.

Мы с Яковом и потом не раз разговаривали о преследующих его женщинах. Я внимательно слушала и многому научилась. Наверное, не удивительно, что это внимание было отчасти приятно Якову.