Владислав Крапивин - Альфа Большой Медведицы

С фабрики Генка ушёл. Юра Боровикин ему сказал:

– С осени в школу пойдёшь. А пока сам за книжками посиди. До лета. А летом, брат, будет одно дело.

Летом окружком решил организовать для отряда лагерь – походную школу будущих пионерских командиров. Достали несколько старых палаток, два котла, чтобы в лесу обеды варить. Старую шлюпку где-то для ребят раздобыли комсомольцы. Мальчишкам уже снились синие вечера у озера и жаркие костры…

Наступил последний вечер перед отъездом в лагерь. Генка забежал в клуб, чтобы проверить ещё раз, хорошо ли уложена палатка его звена, не забыл ли кто-нибудь принести из дома миску, кружку и ложку, у всех ли упакованы как надо заплечные мешки.

В клубе было пусто. Пионерская комната оказалась заперта. Генка нащупал в тайничке у косяка ключ, открыл дверь. Щёлкнул выключателем.

Всё имущество было сложено в одном углу и укрыто брезентом. Где же тут мешки и палатки третьего звена?

Генка откинул край брезента. Поверх палаточных тюков и свёртков из мешковины тускло блеснула медь.

Трубы!

Откуда?

Генка встал на колени, осторожно взял в руки горн. Такой же в точности, как у дяди Алексея. И мундштук не вынут.

Наверно, Юра достал трубы совсем недавно. И ничего не сказал. Кто же будет горнистом?

Если бы догадались дать трубу Генке! А как догадаются? Ведь никто же не знает, что он умеет играть. Самому попросить? Ни за что он на это не решится, не получается у него так, чтоб за себя просить. Ещё скажут, что похвастаться хочет. Вон Лёнька на скрипке играет, да и то не хвастается.

Генка выпрямился. Сердце стукнуло, но не мог он ничего с собой сделать.

"Только самую малость попробую." Он прижал к губам мундштук и взял первую ноту.

Это был плавный и красивый сигнал "сбор командиров".

Казалось, весь двухэтажный дом притих от удивления. Генка передохнул, положил трубу под брезент, прислушался. Где-то в коридоре раздались шаги. Генка запер дверь, спрятал ключ. И сбежал по лестнице на улицу.

Спит лагерь. Тихо дышат в палатках мальчишки. Дышит в кустах ветер, чуть слышно. Колыхнёт кусты и замрёт. Небо стало темнее, разгорелись звёзды. Вода потускнела и теперь едва заметна меж стволов. По ногам тянет холодок, и плечам зябко. Курточку бы взять в палатке, да как уйдёшь с поста?

Опять колыхнулся в листьях ветер. Раз, второй. А может, это шаги? Похоже. Точно!

– Стой? Кто идёт?

Винтовку с плеча на руку, затвор на себя!

– Свои, смена! Старший вожатый и пионер Черноскатов!

– Ой, Юра! Я не узнал. Ты так незаметно подошёл…

Новый часовой Саня Черноскатов передернул плечами – прохладно. Зевнул, проверил винтовку. Спросил небрежно:

– Всё тихо?

– Вроде бы.

– Иди спать, – сказал Генке Юра. – На рассвете разбужу. Есть для тебя ещё одно дело.

– Какое, Юра?

– Спи. Утром узнаешь.

Генка забрался в темноту и тепло сонной палатки, втиснулся неизвестно между кем, натянул на ноги край чужого одеяла и мгновенно заснул.

– Гена, вставай.

– Чего?

– Поднимись. Дело есть.

– Ты же говорил: на рассвете.

– Уже и так рассвет. Самый настоящий. Давай, Гена.

Поёживаясь и зевая. Генка выбрался из палатки. Во всех жилах стонала усталость. Небо над головой было серым. Росистая трава будто мокрыми пальцами хватала за ноги. Пахло гарью погасшего костра.

Генка повернулся к озеру. Косматые пряди тумана лежали на воде. Вдали, где был город, алели облака и золотисто светился горизонт.

Юра скрылся в командирской палатке, крикнул оттуда:

– Иди сюда!

"Что у него за дело?" – подумал Генка, хотел нырнуть под брезент, по Юра уже сам вышел навстречу. И держал в руках трубу.

– Возьми, Генка. Сыграй, как только солнце покажется. Пусть в первое утро лагерь встанет вместе с солнцем. Да не отказывайся, я ведь знаю, что ты умеешь. Я тогда вечером в клубе слышал, как ты играл.

Генка не отказывался. Потому что всё было правильно. Он очень хотел стать трубачом, и вот – пришло время.

Генка вздохнул глубоко, улыбнулся и взял холодный, чуть запотевший горн в вытянутые руки. Шепотом спросил

– А что играть? Какой сигнал?

– А это уж сам смотри. Я ведь в такой музыке ещё не научился разбираться.

Генка вышел к озеру. Туман был как мохнатые гривы лошадей. Вспомнились Генке всадники и трубачи из книжек. Вспомнился дядя Алексей – в одной руке винтовка, в другой труба. И полк, уходящий на бой.

Генка ждал. И когда появился над огненным облаком малиновый краешек солнца, он вскинул горн и заиграл тот самый сигнал: тревога!

Сначала он играл хрипловато, а потом всё чище и звонче. Вставай, товарищ! Время такое – неспокойное! Много дел, много боёв впереди! Недаром у нас настоящие винтовки. Вставай…

Было лето двадцать третьего года. Над Уралом, над синими хребтами и светлыми озёрами впервые летел сигнал пионерского горна.

1971 г.

В час пятнадцать, как по расписанию, появляется Владька. Он ставит у порога измочаленный портфель и старательно трёт о резиновый коврик подошвы. На меня старается не смотреть.

– Зашёл бы сначала домой, – сдержанно говорю я. – Хотя бы пообедал.

– Потом, – отвечает он. – Ладно? Я немножко посижу…

– Ну сиди, – обречённо говорю я, прекрасно понимая, что работать до вечера уже не придётся.

Впрочем, первые минуты Владька добросовестно соблюдает тишину. Сидит на краешке стула и почти не дышит. Разглядывает книжные корешки в шкафу. А я, тоже добросовестно, склоняюсь над статьёй, которую обязательно надо сдать в редакцию к следующему вторнику.

Потом на пол падает жестянка. Я оборачиваюсь. Владькины большущие глаза виновато смотрят на меня из-под берета, который он забыл снять. Затем мы оба переводим взгляд на жестяную баночку – виновницу шума.

– Что это? – спрашиваю я (имеется в виду: "Что это за жизнь? Дадут мне, в конце концов, спокойно работать или нет?").

– Мазь. Чтобы горн чистить, – торопливо объясняет он и ногой, дотянувшись, придвигает жестянку к себе.

Владька – горнист. Сигналист сводного юнкоровского пионерского отряда "Стрела". В горнисты он попал не очень-то законно, потому что ещё не пионер. Но играет он чисто, весело, и ребята сказали:

– Ладно уж. Всё равно его скоро примем.

Скоро… А когда?

Неделю назад ему исполнилось десять лет. Торжественное обещание он выучил давным-давно. И законы пионеров знает, и вообще всё, что полагается. Не знает лишь, когда будет долгожданная линейка. Говорят – на днях, а точно никто не говорит. Только усмехаются. Что за люди!

Всё у Владьки есть: и форма (морского юнкоровского отряда) с золотистыми нашивками, и голубая пилотка, и значок горниста на воротнике. Но всё это не то. Не так. Потому что отряд – пионерский, а он, Владька, пока здесь без всяких прав. И стоит навытяжку, не поднимая руки, когда все салютуют отрядному знамени.