Анатолий Алексин - Звоните и приезжайте

Еще через несколько дней я сообщил:

– Мы писали сочинение на тему «Кем быть?». И пред­ставьте себе, почти все ребята хотят стать врачами! Почти все… Не летчиками, не водолазами… не виолончелистами, а врачами! Учительница сказала, что в этом нет ничего удивительного. Самая благородная профессия в мире! Хотят лечить, исцелять, спасать…

Как-то в воскресенье я привел к нам домой своего при­ятеля Ваську-Паганини.

Паганини – это, конечно, прозвище. Васька играет на скрипке и учится в школе для одаренных.

– Ты любишь Сергея Прокофьева? – спросил я у Вась­ки, когда вся наша семья была в сборе.

– Еще бы! – ответил Васька.

– А Сергея Рахманинова?

– Кто же его не любит?

– А Сергея Потапова?

– Не знаю такого…

– Ни разу не слышал? Подумай как следует! Вспомни…

– Нет, о нем я не слышал. А почему ты интересуешься именно этим… как его фамилия? Почему? – удивлялся Васька так естественно, будто мы с ним не репетировали эту сцену в ванной комнате пятнадцать минут назад.

– Ну уж если Паганини его не знает! – воскликнул я и обвел взглядом всех членов нашей семьи.

Но мамино прошлое не сдавалось, не отступало!

Однажды по почте пришли сразу две открытки из нашей школы. Я вообще не люблю, когда моим родителям из школы присылают открытки. И как-то нечаянно прочи­тал… На этот раз речь шла не обо мне. Маму и папу при­глашали на традиционный «объединенный» вечер выпуск­ников сразу двух школ: нашей и музыкальной. Приглашали заранее, за неделю, и просили сообщить о вечере всем бывшим одноклассникам, о которых они что-нибудь знают.

Я сразу понял, что там будет присутствовать Сергей Потапов. «Вечер устраивают для того, чтобы доставить бывшим ученикам радость, – рассуждал я. – Но какую же радость испытает мой папа, если у мамы возникнут разные воспоминания? А они обязательно возникнут… хоть на минуту. И папа будет курить, не выходя в коридор…»

Я спрятал открытки. Сунул их в свой портфель.

Первое, что я увидел в школьном вестибюле, было ог­ромное объявление о традиционном «объединенном» ве­чере. Внизу черным по белому было написано: «В художе­ственной части выступит лауреат Всероссийского конкурса С. Потапов».

«Так, понятно… – подумал я. – Значит, он будет у всех на глазах демонстрировать свое искусство. Ему будут ап­лодировать. А папа продемонстрировать свое искусство у всех на глазах не сумеет. Ведь не сможет же он прямо на сцене вырезать кому-нибудь аппендицит! Или, точнее ска­зать, аппендикс…»

Я раскрыл портфель и запрятал открытки поглубже. На следующий день после традиционного вечера учительница литературы, которая так хорошо помнила о маминых внеш­них данных, спросила:

– А почему не было твоей мамы?

Спросила так, будто папы у меня вообще нет. Я вопро­сительно развел руки в стороны.

Я давно уже знал этот способ: когда не хочется врать, не хочется говорить «да» или «нет», надо вопросительно развести руки в стороны. Пусть думают что хотят!

В тот же день мама, вернувшись с работы, вошла в комнату прямо в пальто. Когда она так стремительно, не задерживаясь в коридоре, проходит в комнату, я знаю, что ничего хорошего ждать не следует.

– Нам с папой ничего не присылали из школы? – спросила она.

Я попытался неопределенно развести руки в стороны. Но она повторила:

– Нам ничего не присылали?

– Что-то, кажется, было, – ответил я.

– Как это «что-то»? Ты не помнишь, что именно?

– Ах да! Вспомнил! Вам прислали открытки. Я их по рассеянности сунул в портфель. В тот день была контроль­ная работа и я как-то…

– Что, у вас теперь каждый день контрольные работы?

– Не каждый… Но довольно часто. А вот и эти открыт­ки… Пожалуйста!

Я протянул маме открытки. Но она даже не взглянула на них: она не могла оторвать глаз от меня!

– Что же ты натворил, если так боялся нашего появ­ления в школе?!

– Ничего я не натворил. И не боялся. Я просто забыл, – и все.

– Но ведь там, говорят, висело объявление!

– Я на него как-то не обратил внимания…

– Забыл! Не обратил внимания! Это хуже всего. Потому что говорит о твоем равнодушии. Оно меня убивает! Не­ужели ты не понимаешь, какое удовольствие доставила бы мне встреча с друзьями? Которых я не видела столько лет!..

Мама, не снимая пальто, даже не расстегнув его, тяжело опустилась на стул.

– Ну хорошо… Мне ты не пожелал доставить радость. Но подумал бы об отце!

Неужели и он тебе безразличен? Что я мог ей ответить?

К счастью, в этот момент в комнату вошла бабушка и сказала:

– А сын моей соседки опять получил пятерку. И на­учился варить компот!

Иногда ночью раздаются необычные звонки – то слишком долгие, то слишком короткие. Это из других го­родов: бывшие папины пациенты или его бывшие товари­щи по институту. Папа разговаривает с ними так, будто никто у нас дома еще не ложился спать. Мама удивляется, а папа объясняет:

– Они знают, что именно в это время человека легче всего застать дома! Разве можно их осуждать? Или:

– Разве можно их осуждать? Звонят издалека! Там уже утро. Их можно понять.

– Но пусть и они поймут, что у нас еще ночь, – отве­чает мама.

«Разве можно осуждать?» – папа часто повторяет эти слова.

– Тебе нужно было бы стать защитником, – как-то сказала мама.

– Это приятней, чем обвинителем.

– Смотря в каких случаях! – возразила мама.

И папа продолжал работать хирургом.

Иногда по ночам вслед за слишком длинными или слишком короткими звонками выясняется, что папин при­ятель собирается приехать в наш город.

– Вот и хорошо, – говорит в таких случаях папа. – Прямо с вокзала – к нам! У нас есть раскладушка.

– Хорошо, что только одна! – вздыхает мама. – Странные люди! Хотя бы для виду отказались. Хоть для приличия! Ведь есть же гостиницы…

– В гостиницу не попадешь, отвечает папа. – Кроме того, каждому хочется побывать среди близких людей.

– Среди близких! Ты и в лицо-то его не помнишь.

Бабушка на следующий день начинает воспитывать папу. Но делает это, как обычно, по-своему.

– А муж моей соседки, – говорит она, – никогда не принимает серьезных решений, не посоветовавшись с женой.

И папа должен понять, что ему тоже не следует быть таким уж самостоятельным.

– А Петя, который был старше тебя всего на два курса, но уже стал профессором, – говорит бабушка, – с головой ушел в науку и не позволяет, чтобы ему мешали посторон­ние люди!

Отсюда папа должен сделать вывод, что если он не будет приглашать к нам своих приятелей из других городов, то вскоре тоже станет профессором.

Когда опять раздались длинные, прерывистые звонки из другого города, мы все, конечно, проснулись, и мама сказала мне: