Иван Василенко - Артемка у гимназистов

— А вам интересно? Я с ним в сторожке встретился, в цирке. Я туда пантомиму принес, книжку такую, понимаете? А он лежит на топчане в американских ботинках и плачет.

Артемка приподнялся и, всматриваясь в темноту, туда, где еле-еле обозначалось расплывчатым, бледным пятном лицо гостя, стал рассказывать. Боясь упустить какую-либо подробность, перебивая самого себя и возвращаясь назад, он размахивал в темноте руками и то и дело восклицал: «Вот он какой, Пепс! Вот он какой!»

Артемка рассказывал, а пятно впереди делалось все четче и четче, и вот уже ясно видны внимательные глаза, темные брови и даже складка на переносице.

— Ой, да уже светает! — опомнился Артемка. — Когда же вы теперь спать будете?

— Не в этом дело. Дело в том, как вам помочь.

Попов в раздумье закрыл глаза, потом быстро открыл их и остро взглянул на Артемку.

— Вам надо себя попробовать в любительском театре. Может, из вас выйдет Щепкин, Варламов, Садовский. А может, и ничего не выйдет. Боюсь только, что вас ни в какой любительский кружок не примут: мальчик, сапожник… — Он опять задумался. — Разве вот что: на Сенной улице есть двор, где гимназисты ставят спектакли. Что, если вам пойти туда и поговорить? Может, они дадут какую-нибудь роль. Там есть два-три гимназиста из тех, кто сочувствует трудовому народу. Жизнь покажет, что из них выйдет. Пока это не очень серьезно. Но юноши, кажется, неплохие. Пойдите. В крайнем случае, посмотрите спектакль. Это в доме Зворого, сорок пятый номер.

— Пойду, — твердо сказал Артемка и улыбнулся: — Вот кабы дали!

— Попросите. А теперь давайте часок-другой поспим. Поезд мой уходит рано.

Где-то далеко стучали о камни колеса и дребезжала подвешенная под телегой цебарка: начинался базарный день.

Артемка опять свернулся калачиком, вздохнул и закрыл глаза.

И ему приснился гимназист. Будто стоит он в будке и говорит Артемке: «Эх ты, желтоволосый! А хвастался, что на тройке поедем!»

…Когда Артемка проснулся, во все щели врывались золотисто-дымчатые лучи солнца. Попов сидел на корточках перед сундуком и старался открыть замок.

— Не тот ключ, что ли? — бормотал он в недоумении.

— Да вы поднимите сундук, — сказал Артемка.

Попов обернулся:

— Извините, я вас разбудил, А чему это поможет, если я его подниму?

Однако взялся двумя руками за сундук и приподнял его: прямо на полу лежали книги.

— Жалко, что у вас нет зеркала: я бы посмотрел, какое у меня сейчас умное лицо. Кто-нибудь видел?

— Я бы разве позволил!

— А сами вы читали?

— Ага!

— Ну ясно. Незачем было и спрашивать. А я все думаю, как вам объяснить. Придется признаться.

— Я знаю, — сказал уверенно Артемка. — Вы кого-то увидели из будки. Наверно, из тех, из фараонов?

— Правильно. Я увидел шпика, который уже давно охотился за мною. Меня тут же, на базаре, и арестовали. В корзине были «Тайны гарема», «Бова-королевич», отрывные календари… А остальное, настоящее, лежало у вас в сундуке. Меня продержали три дня и приказали убираться вон из города. Я бы, конечно, не уехал, но те, кому я подчиняюсь добровольно, меня отзывают.

Попов пытливо посмотрел Артемке в лицо:

— Вам книжки понравились?

— Ох, и книжки ж! Особенно та, что про великую семью. Я так понимаю: великая семья — это весь трудовой народ, правда? И все так хорошо описано, вроде как в романе. Прямо за сердце хватает. Вот бы такое в театре показать!

Попов посчитал книжки, опять сунул их под сундук и укоризненно взглянул на Артемку:

— Двух штук не хватает.

— Правильно, не хватает, — подтвердил Артемка с таким выражением, которое ясно говорило: «И не проси — все равно не отдам!»

— Ну-ну, — согласился Попов. — А теперь до свиданья. Спасибо за ужин, за ночлег, а главное — за помощь. Днем сюда заглянет один мужчина, принесет вам Гоголя, Пушкина. А вы ему все эти книги отдайте.

Он взял Артемку за руку и уже совсем весело сказал:

— Ну, желаю удачи у гимназистов!

Дома на Сенной улице небольшие, с тремя-четырьмя окнами. По бокам пыльной дороги дремлет бурьян. Вдоль длинных заборов шумят высокие тополя. Фонари на столбах хоть и горят, по от керосиновых ламп свет такой тусклый, что никак не рассмотреть номера на воротах.

Увидев с десяток босоногих мальчишек, прильнувших к щелям деревянного забора, Артемка догадался, что там, за забором, и есть театр. У раскрытой калитки стояли с фонарем в руке толстый юноша с серебряными пуговичками на белой чесучовой рубашке и девушка в коричневом платье и белой пелеринке.

Артемка в нерешительности остановился.

К калитке подошли две девушки и молодой человек в студенческой, с голубым околышем фуражке. Толстый гимназист поднял вверх фонарь и весело сказал:

— Ба, знакомые всё лица! Давайте ваши билеты и сыпьте в кружку деньги. Не стесняйтесь.

Девушка в пелеринке подставила жестяную, с замочком кружку. Звякнули монеты, послышались восклицания, смех:

— На строительство храма Мельпомены! Актерам погорелого театра!

— Ладно, ладно, — урчал толстяк. — Только фальшивых гривенников не бросайте!

Артемка нащупал в кармане пятиалтынный и подошел к калитке.

— Ба, — сказал гимназист, поднимая фонарь, — знакомые все ли… — Но не договорил и быстро стал на пороге, загородив вход: — Нет, сия личность мне незнакома, к тому же она, кажется, без билета.

— Билет я куплю, — сказал Артемка. — У меня деньги есть. — И протянул к кружке руку.

— Стой! — Гимназист схватил его за руку. — Не трудись. Билеты не продаются. Надо иметь пригласительный билет.

— У меня нет, — сказал Артемка озадаченно.

— А на нет и суда нет. Поворачивай оглобли.

Гимназист опять поднял вверх фонарь, приветствуя новых гостей.

— «Ба, ба»! — рассердился Артемка. — Заладил одно. Пусти, мне к режиссеру надо.

— К режиссеру — завтра днем, а сейчас режиссер занят. Ну, отчаливай!

Артемка с укоризной посмотрел на толстяка и отошел. Но потом вернулся и без всякой уверенности сказал:

— Я тоже актер. Пусти!

— Актер? — деланно удивился гимназист. — А да четвереньках ходить умеешь?

— Петька! Как тебе не стыдно! — возмутилась девушка. — Иди, мальчик.

Она взяла Артемку за рукав и легонько потянула к калитке.

И первое, что увидел Артемка, войдя во двор, был занавес. Как и в настоящем театре, он снизу освещался лампами и тихонько колебался от налетевшего ветерка. Артемка подошел ближе. Прямо во дворе, под открытым небом, — невысокие подмостки, на них круглая суфлерская будка и большие керосиновые лампы по бокам. А перед подмостками, на скамьях и стульях, уже полно публики: гимназисты, гимназистки, студенты и много взрослых мужчин и женщин. Так же, как в обыкновенном театре, шел несмолкаемый говор. В его ровный, как жужжанье шмелей, гул то и дело врывался рассыпчатый смех.